Сказали мне, что свекровь требует, чтобы я звала её мамой, а я объяснила разницу.
Людмила, а ну-ка, зачем ты всё время «Ольга Петровна» кричишь? Словно на собрании партии, а не за семейным столом. Это уши вредит, честное слово, свекровь сжала губы, где ещё блестели крошки от юбилейного торта, и отодвинула чашку с чаем.
Тишина повисла над столом, как колокольный звон. Гости тётка мужа из Тулы, двоюродная сестра с капризным ребёнком и соседка, приглашённая «для полноты», замерли, ожидая, что будет дальше. Андрей, муж Людмилы, сразу же нырнул в свою тарелку с оливье, делая вид, будто изучает каждый ингредиент. Он так делал, когда надвигалась буря: прятал голову в песок, оставляя женщинам разбирать их «бабские» разборки.
Людмила медленно отложила вилку, вытерла губы салфеткой и взглянула на свекровь. Ольга Петровна сидела во главе стола, прямая, как сосна, в своём лучшем люрексовом платье, и излучала ожидание покорности.
Ольга Петровна, я зову вас по имени и отчеству из уважения. Так вежливо и согласно нашему положению, спокойно сказала Людмила, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Какому ещё положению? фыркнула свекровь. Мы теперь одна семья! Я тебе сына отдала, свою кровь. Я для тебя теперь вторая мать. А ты мне «выкаешь», как чужая. У нас в роду так не принято. Вон, Валька, невестка сестры, с первой свадьбы называла меня мамой. А ты держишь дистанцию. Нехорошо, Катерина, высокомерием отдает.
Мама у меня одна, твёрдо ответила Людмила. Её зовут Вера Андреевна. Другой мамы у меня не может быть, это биологически и морально невозможно. Вы же мама моего мужа. Я вас уважаю, ценю, но «мамой» называть не стану. Простите, если обижаю, но лицемерить я не умею.
Ольга Петровна театрально схватилась за сердце, закатила глаза, обвела взглядом гостей в поисках поддержки.
Вы слышали? «Лицемерить»! Это я? Я к ней со всей душой, печу пироги, советую, а она от меня отвернётся! Андрей, скажи жене! Мать обижают в своём доме!
Андрей поперхнулся, покраснел и пробормотал:
Люд, ну, правда маме приятно было бы. Это же просто слово, традиция такая.
Людмила посмотрела на мужа долгим взглядом; в нём читались усталость от бесконечных претензий его матери, разочарование в его безвольности и предупреждение, что сейчас она не сдастся.
Для меня это не просто слово, Андрей. Это священное понятие. Мама тот, кто меня выносил, родил, ночами не спал, когда я была больна, и любит без условий. Ольга Петровна замечательная женщина, но она мне не мама. Давайте закроем тему и не будем портить праздник. Кому ещё торта?
Ужин прошёл в напряжённой тишине, гости быстро разошлись, чувствуя, как в комнате висит тяжёлый холод. Ольга Петровна, провожая их в прихожей, громко шептала соседке, что «современные невестки совсем совесть потеряли, никакой благодарности».
Людмила мыла посуду, натирая тарелки с ожесточением. Ей было тридцать, она была успешным архитектором, самодостаточной женщиной, но в присутствии свекрови иногда чувствовала себя школьницей, простившейся. Ольга Петровна была мастером пассивной агрессии: не кричит, а уколет «заботой», будто бы шила.
На следующий день Людмила надеялась, что конфликт прошёл, но она плохо знала свою свекровь. Это было лишь начало осады.
В субботу утром, когда Людмила и Андрей планировали отоспаться после тяжёлой недели, в дверь позвонили, настойчиво, долго, не отрывая пальца от звонка.
На пороге стояла Ольга Петровна с огромной тележкой.
Спите? бодро спросила она, вваливаясь в прихожую. Я на базаре была, творог купила, свежий, деревенский. Думала, зайду к детям, сырники напеку. А то Людке, наверно, некогда, всё работает, карьеру строит, мужа кормить не успевает.
Людмила, в пижаме, с растрёпанными волосами, глубоко вздохнула.
Доброе утро, Ольга Петровна. Мы не голодны; у нас были планы на утро.
Какие планы важнее горячего завтрака от мамы? свекровь уже хозяйничала на кухне, гремя кастрюлями. Андрей! Вставай, сынок! Мама приехала!
За завтраком, поедая действительно вкусные сырники (это у неё не отнять), Андрей улыбался, а Ольга Петровна начала второй раунд.
Смотри, Людмила, как я о вас забочусь. Встала в шесть утра, на базар съездила, сумку тащила. Спина болит, ноги гудят, а я всё равно к вам. Разве чужой человек так поступит? Только мама. Вот почему тебе тяжело меня назвать мамой? Язык отсохнет?
Людмила отложила вилку.
Ольга Петровна, спасибо за завтрак. Но забота не покупается сырниками. И звание «мамы» не зарабатывается творогом.
А за что? прищурилась свекровь. За то, что тебя в роддоме на руки взяли? Я ведь Андрюшу взяла. Мы теперь родня. Я хочу тепла, семейного уюта. А ты холодна, как рыба. Вчера звонила Вере Андреевне, твоей маме, жаловалась.
Людмила напряглась.
Вы звонили моей маме? Зачем?
Рассказать, как ты себя ведёшь. Думала, она на тебя повлияет. А она сказала: «Люд, ты взрослая, сама решай». Вот оно, воспитание! Попустительство!
Я попрошу вас больше не беспокоить мою маму своими жалобами, холодным тоном произнесла Людмила. У неё давление, ей нельзя волноваться.
А у меня давления нет? Сердце не болит? голос свекрови задрожал. Я к тебе всей душой Я же для тебя стараюсь!
Андрей вмешался:
Мама, не начинай. Люд, благодарна, правда. Просто ей нужно время привыкнуть.
Три года уже привыкает! отрезала Ольга Петровна. Ладно, не хотите похорошему не надо. Буду приходить, помогать, пока сама не поймёшь, кто тебе добра желает.
С тех пор визиты свекрови стали регулярными. Она приходила «поматерински» проверять, чисты ли у сына рубашки. Переставляла кастрюли в шкафах, «чтобы удобнее». Критиковала шторы, цвет стен, даже марку стирального порошка, добавляя: «Мама плохого не посоветует».
Людмила держалась. Она была вежлива, но ставила границы, насколько могла. Не дала ключи от квартиры (хотя Ольга Петровна просила дубликат «на всякий пожарный»), не позволяла вмешиваться в финансовые вопросы. Но напряжение росло.
Развязка случилась в ноябре, спустя месяц. Людмила тяжело заболела. Жёсткий грипп упал на неё, температура почти сорок, ломота во всём теле, слабость. Андрей, как назло, был в командировке в другом городе и вернуться успел только в пятницу.
Людмила лежала в кровати, погружённая в лихорадочный сон. Позвонила маме, но та сама находилась в больнице с гипертоническим кризом, и Людмила не стала её тревожить, сказав, что простая простуда.
В среду в прихожей послышался грохот, шуршание пакетов и громкий голос Ольги Петровны:
Есть кто живой? Андрюша звонил, сказал, ты тут совсем расклеилась. Вот, пришла спасать.
Людмила с трудом подняла голову.
Ольга Петровна не подходите заразно
Свекровь вошла в спальню, не сняв уличную одежду, огляделась критическим взглядом. На тумбочке стояли горы кружек с недопитым чаем, упаковки таблеток, скомканные салфетки. Было душно.
Ну и атмосфера! Хоть топор вешай, провозгласила она. И бардак какой. Болеть тоже надо культурно, Люд.
Она распахнула форточку, и ледяной ноябрьский воздух ударил в разгорячённое лицо.
Закройте, пожалуйста меня знобит прошептала Люд, укутавшись в одеяло.
Проветрить надо, микробы выгнать. Всё, потерпишь. Я бульон принесла. Вставай, иди на кухню. В постели же свинарник.
Я не могу встать. Головокружение.
Не выдумывай. Движение жизнь. Вставай, говорю. Я же не зря тащилась через весь город?
Ольга Петровна вышла, громя посудой на кухне. Людмила, шатаясь, поплелась в ванну, а затем к плите, надеясь, что хотя бы чай сделают.
На кухне Ольга Петровна уже выгрузила содержимое сумок, но вместо чая начала осмотр холодильника.
Господи, мышь повесилась! Сосиски какието, йогурты просрочены Чем ты мужа кормила перед отъездом? Бедный Андрюша, как он с гастритом не свалился?
Ольга Петровна, мне плохо, Людмила села на стул, положив голову на руки. Можно просто воды?
Воды? Сама наливай, рукиноги целы. Я вижу твою плиту жир на ручках. Пока ты болеешь, я, пожалуй, тут генеральную уборку сделаю, а то стыдно перед людьми.
И она гремела кастрюлями, шила химией, заполняя кухню запахом хлора и болезни, вызывая у Людмилы тошноту.
Пожалуйста, не делайте уборку Мне нужен покой Уходите, пожалуйста
Вот те раз! Ольга Петровна уперлась руками в боки. Я к ней как мать! Пришла ухаживать, помогать! А она меня гонит? Я же давление своё не меряла, а уже за тряпку взялась. Ты бы спасибо сказала.
Спасибо, тихо ответила Людмила. Но мне не нужна уборка. Мне нужны лекарства, а я не могу в аптеку дойти. Вы купили то, что Андрей просил?
Ой, список свекровь хлопнула себя по лбу. Я забыла. Зато я купила свёклу! Борщ сварю. Борщ лучшее лекарство. Ты пока чисти овощи, а я бульон поставлю.
Людмила взглянула на неё, будто температура поднялась до тридцати девяти.
Вы хотите, чтобы я с такой температурой чистила свёклу?
Ну а что? Сидеть же можно. Руки работают. Труд лечит. Я, когда болела, в огород ходила, и живу.
В этот момент телефон в кармане халата зазвонил. Это была её мать, Вера Андреевна.
Людочка, доченька, как ты? Голос у тебя плохой. Я только что выписалась, не могу лежать, когда ты больна. Я уже у твоего подъезда, сейчас подойду.
Через пять минут Вера Андреевна вошла в квартиру, бледная, но решительная.
Мамочка Людмила разрыдалась, впервые за эти дни ощутив облегчение.
Вера Андреевна, не обращая внимания на Ольгу Петровну, бросилась к дочери, коснулась лба, ахнула.
Боже мой, ты же горишь! Быстро в постель! Я сейчас скорую вызову, если не успеем.
Она без лишних слов помогла Людмиле лечь, укрыла, принесла влажное полотенце на лоб, вынула из сумки нужные лекарства, термос с клюквенным морсом и банку куриного бульона.
Ольга Петровна стояла в дверях спальни, наблюдая за сценой с поджатыми губами.
Я тоже тут помогаю, заявила она. Уборку начала, борщ варить собралась. А вы, Вера Андреевна, только бациллы разносите после больницы.
Вера Андреевна медленно повернулась к свекрови. Голос был тихим, но твёрдым, как сталь.
Ольга Петровна, видите, в каком она состоянии? Ей нужен покой и тишина. Какая уборка? Какой борщ? Ей нужны лекарства и сон. Зачем вы заставляете её вставать?
Я хотела, как лучше! Поматерински! Чтобы она взбодрилась! А она лежит, как квашня.
Людмила, получив немного тепла после жаропонижающего и маминой заботы, приподнялась на локтях. Злоба, копившаяся месяцами, нашла выход.
Ольга Петровна, подойдите, пожалуйста.
Свекровь удивлённо приподняла брови, но подошла.
Слушайте меня внимательно. Полгода вы требуете, чтобы я называла вас мамой. Вы обижаетесь, манипулируете, жалуетесь. А сегодня вы показали, почему я никогда не назову вас так.
Почему? фыркнула Ольга Петровна. Я к вам приехала, продукты привезла
Потому что мама это не продукты и не уборка, перебила еёС тех пор я живу в мире, уважая роли каждого, но слово «мама» оставляю лишь для той женщины, чей кровь и сердце всегда будут со мной.
