Вера стояла у окна, вспоминая тот вечер, будто вчера. В их московскую квартиру доставили траурный венок — чёрный, с лентой, на которой крупными буквами значилось её имя. Ни подписи, ни объяснений, только зловещая тишина, исходящая от этого мрачного подношения.
Сергей, её муж, лишь равнодушно пожал плечами:
— Может, перепутали? Или кто-то пошутил…
— Перепутали? — Вера смотрела на него, словно впервые осознавая, что перед ней чужой человек.
Она знала, откуда это. Знакомый почерк на конверте, точный адрес. Один человек в их окружении никогда не называл её по имени, лишь бросал презрительные взгляды и едкие замечания — свекровь, Анфиса Петровна.
Она считала, что её сын заслуживает большего: красавицу из знатной семьи, без «обременения» в виде жены и детей. А Вера? Простая девчонка из провинции, невысокая, в платьях, сшитых своими руками. Но любила Сергея искренне.
Анфисе Петровне любовь была не нужна. Ей нужна была власть. А когда контроль ускользал — мстила.
Сначала всё казалось безобидным: колкие замечания, «добрые» советы, подарки с двойным дном. Потом — нижнее бельё в шкафу, будто у Веры был кто-то на стороне. В тесной однокомнатной, где каждый угол знал её шаги.
Но всё списывалось на случайность. Даже когда в банке с вареньем из «гостинца» она обнаружила ужа, Сергей лишь пробормотал:
— Мало ли… Леса рядом полно…
Вера тогда заперлась в ванной и плакала. Не от страха, а от бессилия. Потому что ужи — ничто по сравнению с людьми, которые притворяются родными, а сами гложут семью изнутри.
Она терпела. До того дня, когда застала мужа с другой — нарядной, длинноногой, улыбающейся прямо на их кухне.
— Она сама пришла! — выпалил Сергей, даже не пытаясь оправдаться.
Вера не кричала. Молча указала на дверь. И на венок, который так и не выбросила. Потому что такие вещи не выбрасывают — они как печать, как последняя точка в книге, которую не хотелось дочитывать.
После развода она уехала. Он остался с матерью. А потом соседка позвонила:
— Слышала? Твоя бывшая свекровь замуж вышла… За своего старого друга, ещё со школы…
Вера усмехнулась. Не от злости. От понимания: её место в той семье давно хотели занять. Но не для сына — для себя.
Теперь она живёт в другом доме. Иногда смотрит на тот венок — он до сих пор с ней — и шепчет:
— Спасибо. Ты оказался не проклятьем. Ты стал избавлением.
