Сегодня вечером я в полном шоке. Вот сижу, пишу дневник, а руки до сих пор дрожат. Свекровь объявила, что хочет переехать к нам, а свою квартиру в центре Ярославля собирается отдать младшей дочери.
Зовут меня Татьяна, мне тридцать пять, замужем за Дмитрием уже девять лет. У нас растёт дочь Анастасия, ей скоро семь. Живём скромно, но всё у нас своё: работа, быт, маленькие радости. Никогда ни у кого не просили помощи, всего добивались сами.
Начиналось тяжело. Снимали крохотную двушку в Подольске, платили тридцать тысяч рублей в месяц, работали без передыху. Мечтали только об одном — накопить на первый взнос за свою квартиру. Про отдых и речи не шло — я даже пальто новое себе три года не покупала. Всё ради одной цели.
Через четыре года купили двушку в Люберцах. В ипотеку, конечно, но это наше! Год выплачивали по сорок пять тысяч, но даже это было счастьем. Свои стены, свои правила. Никто не лез с советами, как вести хозяйство, чем кормить Настю или куда складывать носки.
А сегодня вернулась с работы — уставшая, но счастливая. Дома ждали Дима и Настя, но… В кухне сидела свекровь, Елена Петровна. Вид у неё был торжественный, будто новость важную принесла. Ошиблась.
«Таня, я решила, — заявила она. — Переезжаю к вам. А свою квартиру отдам Иришке».
Мир будто остановился.
Ирина — младшая сестра Димы. Двое детей, три развода, вечные долги по кредитам. Свекровь всю жизнь её баловала, а Димку — так, для галочки. И вот теперь и наш дом должен пойти ей в жертву.
Я попыталась не срываться.
«Елена Петровна, у нас две комнаты. Нас трое. Где вы тут будете жить?»
«Да что ты, дочка! — засюсюкала она. — Я только ночевать буду. С Настей посижу, уберусь, тебе же легче! Не брошу же я дочь с детьми — у неё ж ничего нет!»
А у нас, значит, есть? Мы десять лет пахали, чтобы Настя росла в уюте, чтобы у нас был свой угол. Не люблю сдаваться, так что ответила прямо:
«Нет. Я не хочу, чтобы кто-то влезал в наш дом. Я здесь хозяйка».
Тут же исчезли «доченьки» и «помощь». Посыпались обвинения — эгоистка, думаю только о себе. Мол, она не может бросить дочь, а я, видите ли, о своём комфорте беспокоюсь.
А Дима… Сидел, молчал. Будто это не его мать ломает наш уклад, а сосед зашёл попить чай. Смотрела на него — и не узнавала. Он застрял между двух огней. Только один огонь — я, его жена, с которой он строил эту жизнь. А второй — мать, для которой он навсегда останется мальчишкой с портфелем.
Позже пыталась поговорить. Он только вздохнул: «Не знаю, что делать. Не хочу ссориться ни с тобой, ни с мамой». А мне-то легко? Мне-то как быть, когда моё мнение даже не спрашивают?
Но выбор неизбежен. Рано или поздно Диме придётся решить, кто для него важнее. Я устала жить в доме, где меня не слышат. Где мою дочь будут учить, что бабушкины прихоти — закон.
Не знаю, чем это кончится. Но одно знаю точно — свой дом я не отдам. Не позволю разрушить то, что мы годами строили. Даже если ради этого придётся бороться со свекровью.
