Четыре года. Вот уже сколько мы живём с мужем и нашей двухлетней дочкой в одной квартире с его матерью — Верой Семёновной. В старом «трёшке» на окраине Нижнего Новгорода. Живём, потому что другого жилья себе позволить не можем. Супруг работает простым водителем, я — учительницей в местной школе. Зарплаты хватает разве что на памперсы, хлеб да коммуналку. Даже если бы я взяла подработку, на съём жилья денег бы не хватило. Вот и терпим. День за днём.
Я старалась быть благодарной. Всё же Вера Семёновна — родной человек. Да, характер у неё не сахар, но она же бабушка нашей малышки. Да и помогает — посидит с внучкой, пока я схожу в аптеку или в больницу. Но чем дальше, тем тяжелее. Мы будто ходим по тонкому льду. Одно неловкое движение — и скандал. Сначала это были пустяки: не убрала посуду сразу после ужина, не вымыла плиту. Потом пошли упрёки: «Опять твоя каша подгорела», «Кто съел мою сметану?» — хотя я её даже не открывала.
Я молчала. Но однажды, когда она вновь заявила, что её борщ «испарился», я не сдержалась. Предложила поделить холодильник. По-честному: верхняя полка — её, средняя — наша. Она варит себе, мы — себе. Никаких претензий. Каждому своё.
Вера Семёновна остолбенела, потом взорвалась:
— Да ты о чём?! Даже в общежитии, где я в молодости с пятью девками жила, холодильник не делили! Всё было общее. А вы кто — семья или посторонние? Выходит, я суп сварю — а вы: «Нет, спасибо, у нас своя еда»? Как ты двухлетнему ребёнку объяснишь, что яблоко на нижней полке — бабушкино и его трогать нельзя? Что за чепуха? Не в моей квартире!
И ведь правда — в её квартире. Она нам это напоминает ежедневно. Если мы что-то решаем — хоть полотенце новое повесить, хоть чашку переставить — сразу слышим: «Это моя квартира. Как я скажу, так и будет». Без намёков. Прямо.
С другой стороны — она знает, где купить самое дешёвое куриное мясо, в каком магазине сметана по акции, а где овощи со скидкой. Носится по рынкам с расписанием в голове и тащит домой пакеты за копейки. Порой мне завидно — у меня ни времени, ни сил на такие походы. Беру то, что ближе. Дороже, конечно. А она — как охотник: выследит, выждет — и купит. Но потом всё это становится поводом для упрёков. «Я стараюсь, а вы только ноете!»
Я пыталась говорить с мужем. Предлагала: давай снимем хоть крохотную «однушку», хоть на отшибе. Лишь бы отдельно. Но он не соглашается. «Не потянем. Маме одной тяжело. Она обидится…» — и так каждый раз. Он боится её обидеть, а меня — никто не жалеет.
Свекровь твердит, что общие ужины сплачивают семью. Но у нас они заканчиваются криками, хлопаньем дверей и молчанием на неделю. Иногда я просто мечтаю сесть и спокойно поесть. Не боясь, что кто-то крикнет: «Это я на завтра оставила!» или «Опять крошки на столе!»
Я устала. Но выхода нет. Мы застряли между поколениями, между бедностью и необходимостью терпеть. Хочу уехать. Хочу жить, а не выживать. Но пока остаётся только ждать. Ждать, когда дочь подрастёт, когда муж наберётся смелости, когда накопится хоть на съём…
И каждый раз, открывая холодильник, я слышу не скрип дверцы. Я слышу её голос: «Здесь будет так, как я сказала!»