Свекровь всю жизнь боготворила своих дочерей. А теперь ухаживать за ней на склоне лет должна я — чужая.
У неё трое детей. Мой муж, Сергей, был младшим. И, кажется, с самого рождения лишним. Вся её любовь доставалась старшим — Алине и Татьяне. Им она помогала во всем: с ипотекой, с детьми, с долгами. А нас будто не замечала.
За десять лет брака мы не получили от неё ни рубля, ни доброго слова. Ни подарков, ни звонков. Нас не звали ни на дни рождения внуков, ни на её собственный юбилей. Разговаривала она с нами редко, будто из-под палки.
Когда родился наш сын, я втайне надеялась: вдруг внук что-то изменит. Но нет. Она даже не приехала. Бросила в трубку: «Жаль, не девочка» — и положила трубку. Сергей тогда мучился, пытался понять, чем провинился. Потом смирился. Мы держались на помощи моих родителей. Они и сидели с внуком, и продукты привозили, и деньгами помогали.
Свекровь стала для нас пустым местом. Мы ограничивались формальными СМС на праздники — и точка. Казалось, эта страница перевёрнута.
Но всё рухнуло, когда её госпитализировали. Диагноз — тяжёлая болезнь, после которой без постоянного ухода не обойтись. Сергей, узнав, сорвался с работы и помчался в больницу. Вернулся другим — озлобленным, с трясущимися руками. Он всегда был мягким, а тут впервые закричал.
После выписки ей нужен был круглосуточный присмотр. Дочери быстро собрали «семейный совет» и постановили: это наша забота. У одной, мол, грудной ребёнок, у другой — дом в Ленобласти, ездить в Питер неудобно. Ни слова о том, что у нас тоже работа, ребёнок, что мы десятилетиями были для свекрови пустым местом.
Предложение «отдать» нам её трёшку звучало как насмешка. Особенно с учётом того, что всё имущество она уже давно переписала на дочек. Дачу — Алине. Машину — Татьяне. В благодарность за «заботу», как они это называли. А теперь вдруг вспомнили о брате, которому всегда доставались крохи. Но когда Сергей отказался, его обвинили в чёрствости, закричали, что он позорит фамилию.
А я просто устала. Мне её жаль, честно. Но она для нас — посторонняя. Я не готова вытирать слюни той, кто тридцать лет делал вид, что нас нет. Муж сломлен — его грызёт чувство вины. Но какой может быть долг перед тем, кто тебя презирал?
Он сказал: если сёстры так переживают, пусть продадут квартиру и наймут сиделку. Он готов скинуться деньгами, но не годами. Потому что у нас своя жизнь. Свои нервы. Своё право не сгорать за чужую старость.
Я понимаю — стареть страшно. Но почему за это должны платить те, кого всю жизнь игнорировали? Где были эти «доченьки», когда ей стало плохо? Почему теперь они в сторонке, а я, чужая, должна стать её тенью?
Знаю, многие осудят. Скажут: «Стариков нельзя бросать». Но в этой истории всё не так просто. Слишком много обид. Слишком много фальши.
И главное — слишком поздно что-то менять.
