**Дневниковая запись.**
Говорят, под старость каждый получает то, что заслужил. Кто-то — любовь и заботу, а кому-то достаётся лишь хлопнувшая дверь. Моя свекровь, Тамара Семёновна, никогда не отличалась добротой. Она держалась высокомерно, словно весь мир должен был кланяться ей в ноги. Особенно её сын. И уж тем более я — «эта вертихвостка, что утащила парня из родного дома».
Годы назад, когда я сидела в декрете со вторым ребёнком, а муж остался без работы, мы не потянули ипотеку. Попросились к свекрови — в её трёшку в Ярославле, доставшуюся ей от родителей. Тогда там жили она, её младший сын Кирилл и теперь ещё мы с мужем и двумя малышами. Думали, ненадолго. Но очень скоро это стало похоже на ад.
Тамара Семёновна не упускала случая уколоть. Дети её раздражали — шумные, пахнут молоком. Разбросанные игрушки выводили её из себя. Кашу для младенца она называла «отвратительной бурдой», занявшей её холодильник. Я молчала. Стиснув зубы, лишь бы не стало хуже. Но однажды она сказала прямо:
— Хватит. Собирайте вещи. Уезжайте. Я больше не могу терпеть этот цирк.
Мы были раздавлены. Денег после продажи квартиры и выплаты кредитов почти не осталось. С трудом наскребли на домик под Ростовом — без газа, с туалетом во дворе. Воду таскали из колодца.
Год за годом мы отстраивали своё гнёздышко. Вложили маткапитал, взяли ещё один заём. Через десять лет наконец переехали в собственный дом. Не хоромы, но с душем, отоплением, новой кухней. И вот, когда казалось, что худшее позади, а мы даже решились на третьего, судьба снова постучалась к нам. Вернее, сама Тамара Семёновна.
Услышала, как скрипнула калитка. На пороге стояла она — в потрёпанном пальто, с чемоданом и опухшими от слёз глазами. Когда муж открыл дверь, она просто рухнула к нему на грудь. Рыдала, будто не в дом зашла, а на последнее пристанище.
Мы впустили её, усадили за стол. Муж звонил брату — тот не отвечал. К вечеру свекровь немного пришла в себя.
Оказалось, после нашего отъезда она принялась «перевоспитывать» Кирилла. Шушукала, что старший сын — предатель, а я разрушила семью. Но младший женился и ушёл. Правда, ненадолго. Взял мать к себе, с молодой женой. Сначала было тихо. Потом родился ребёнок — и началось. Запахи, крики, суп не тот. Вот только новая сноха терпеть не стала.
Постепенно Тамару Семёновну выселили из комнаты на диван. Потом и оттуда. Спальня стала детской. Её место за столом занял кто-то другой, а на все упрёки получала один ответ: «Не нравится? Дверь рядом».
— Может, к Славе съездишь? — как-то бросил за ужином Кирилл. Тот самый, что когда-то поддержал её, выгоняя нас.
Её собрали быстро. Чемодан, такси до вокзала, билет в руки. На прощание сын добавил:
— Прописку не тронем. Пенсию московскую получай. Но живи где угодно, только не здесь.
Мы не смогли её выгнать. В доме нашлось место. Пока она ведёт себя тихо. Ни слова упрёка. Только смотрит на детей с какой-то запоздалой грустью.
Может, старость делает людей добрее. А может, это просто страх — остаться одной. Как бы там ни было, я молчу. Но одно знаю точно: никого не выгоню. Даже её. Даже ту, что когда-то вычеркнула нас из своей жизни.
