Три года назад свекровь вышвырнула нас с ребёнком на улицу. А теперь удивляется, почему я не хочу с ней говорить.
Мне тридцать, я живу в Петербурге, растим с сыном и пытаюсь наладить хоть какую-то жизнь. Но внутри до сих пор сидит колючий комок боли — потому что три года назад женщина, которую я считала родной, без раздумий захлопнула за нами дверь. А теперь обижается, что я молчу. Как будто так и должно быть.
С Кириллом мы познакомились на первом курсе института. Влюбились сразу — без глупостей, без игр, всё стало всерьёз. Потом неожиданно забеременела. Даже с таблетками тест выдал две полоски. Были слёзы, паника, но об аборте и мысли не возникло. Кирилл не струсил, не сбежал — предложил руку, и мы расписались.
Жить было негде. Мои родители — под Псковом, с семнадцати я ютилась в общаге. А Кирилл с шестнадцати жил один: его мать, Валентина Павловна, после второго брака укатила к новому мужу в Ярославль, а свою двушку в Купчино оставила сыну. После свадьбы «милостиво» разрешила нам там пожить.
Сначала было тихо. Учились, подрабатывали, ждали малыша. Я следила за порядком, готовила, экономила каждый рубль. Но всё изменилось, когда Валентина Павловна начала наведываться с проверками. Не просто заходить — устраивать досмотр. Открывала шкафы, заглядывала под кровать, снимала перчатки, чтобы проверить пыль на подоконнике. Я, с животом, носилась по квартире с тряпкой, лишь бы угодить. Но сколько ни старалась — всё было не так.
«Полотенце висит криво!», «Крошки на ковре!», «Не жена, а наказание!» — её любимые фразы.
Когда родился наш Ваня, стало хуже. Я еле успевала кормить его и спать, а свекровь требовала стерильной чистоты, как в больнице. Трижды в неделю я драила квартиру до зеркального блеска, но ей всё было мало. И однажды она рявкнула:
— Через неделю приеду. Увижу хоть пылинку — на улицу!
Умоляла Кирилла поговорить. Он попробовал. Но Валентина Павловна не сдалась. А когда приехала и нашла на балконе свои старые коробки (я их не трогала — не мои), начался кошмар.
— Собирай манатки и вали к своим! А Кирилл пусть решает — с тобой или здесь!
И Кирилл не предал. Уехал со мной в Псков. Поселились у моих родителей. Он вставал затемно, мчался на пары, потом на подработку, возвращался за полночь. Я пыталась работать удалённо — деньги копеечные. Считали каждую копейку, ели макароны с яйцами. Выжили только благодаря родителям. И любви.
Потом стало полегче. Окончили институт, нашли работу, сняли квартиру в Петербурге. Ваня подрос, мы окрепли. Но обида не ушла.
Валентина Павловна живёт одна. Квартира, из которой нас выгнали, пустует. Иногда звонит Кириллу, спрашивает про внука, просит фото. Он общается. Не держит зла. А я не могу. Для меня это предательство. Она сломала нас в самый слабый момент. Вышвырнула, когда мы были беспомощны.
— Это моя квартира! Я имела право! — твердит она.
Может, и право. А совесть? Где она была, когда мы стояли на вокзале с ребёнком и двумя чемоданами?
Я не злопамятная. Но прощать — не обязана. И в её жизнь возвращаться не собираюсь.
