Три года назад свекровь выставила нас с ребёнком за порог. А теперь удивляется, почему я не хочу с ней общаться.
Мне тридцать, живу в Питере, растим с сыном новую жизнь. Но внутри до сих пор ноет, будто заноза — потому что та, кого я считала родной, без раздумий вышвырнула нас на мороз. А теперь ещё и обижается, что я молчу.
Мы с Димкой познакомились на первом курсе. Влюбились по-взрослому — ни тусовок, ни игр, сразу всё всерьёз мда, не испугался, не сбежал — сделал предложение, и мы расписались.
Жить было негде. Мои — под Псковом, я с семнадцати в общаге. А Дима с шестнадцати жил один: его мать, Светлана Ивановна, после развода укатила к новому мужу в Ярославль, а свою двушку в Купчино оставила сыну. После свадьбы “милостиво” разрешила нам там пожить.
Сначала всё шло нормально. Учились, подрабатывали, ждали малыша. Я старалась: убирала, готовила, копейку к копейке. Но когда Светлана Ивановна начала наведываться — начался ад. Не просто приходила, а устраивала смотры: шкафы открывала, под кровать заглядывала, перчаткой по подоконнику проводила. Я, с животом, бегала за ней с тряпкой, но вечно было не так: «Полотенце криво висит!», «Крошки на ковре!», «Да ты не невестка, а наказание!»
Когда родился наш Алёшка, стало ещё хуже. Я еле спала, еле кормила, а ей подавай стерильность, будто в больнице. Три раза в неделю драила квартиру, но ей всё мало. А потом грянуло: «Через неделю приеду. Увижу пыль — на улицу!»
Умоляла Димку поговорить. Он попытался, но Светлана Ивановна стояла на своём. Приехала, увидела на балконе свои же старые коробки (которые я не трогала, потому что не мои) — и взорвалась: «Собирай вещи и вали к родителям! А Димка пусть решает: с тобой или здесь!»
И Димка не предал. Увё било в Псков, к моим. Каждое утро — в шесть, на пары, потом на подработку, домой — за полночь. Я пыталась фрилансить — копейки. Жили на макаронах с яйцами. Выжили только благодаря моим родителям. И любви.
Потом пошло на лад. Закончили учёбу, нашли работу, сняли квартиру в Питере. Алёшка подрос, стали крепкой семьёй. Но обида — как ржавчина, не стирается.
Светлана Ивановна всё это время одна. Квартира, из которой нас выгнали, пустует. Звонит Диме, спрашивает про внука, просит фото. Он общается. Не держит зла. А я не могу. Для меня это предательство. Она сломала нас, когда мы были слабее всего. Выкинула на улицу с младенцем на руках.
«Моя квартира! Имела право!» — оправдывается она.
Может, и право. А где была совесть? Где сердце, когда мы стояли на вокзале с ребёнком и двумя сумками?
Я не злопамятная. Но и прощать — не обязана. И в её жизнь возвращаться не собираюсь.
