Теща изводит меня сравнениями с ее дочерью, а теперь добралась и до внуков! Я, Алина, замужем за Дмитрием уже восемь лет, и все это время веду нескончаемую войну с тещей, Людмилой Петровной. Что бы я ни сделала — всё не так, а вот ее дочь, Ольга, — идеал. Сначала я терпела, но теперь она перешла все границы: начала придираться к нашим детям. Моё терпение лопнуло, и я не намерена молчать, когда дело касается моего сына!
Мы с Димой поженились сразу после института. Жили в маленьком городке под Казанью, денег не хватало, но переезжать к теще я не хотела. Людмила Петровна с первого дня меня невзлюбила. Дима утешал: «Мама ко всем моим девушкам так относится, считает, что никто меня не достоин». Меня это не успокаивало. Мы жили в общаге, потом снимали квартиру, копили каждую копейку. Когда теща узнала, что мы платим за съемное жилье, устроила скандал: «Зачем деньги на ветер? Жили бы у меня, скопили бы на свою квартиру!» Четыре года она попрекала нас этим, будто мы совершили преступление.
Тем временем Ольга, сестра Димы, вышла замуж. Она тоже отказалась жить со свекровью, и о чудо — Людмила Петровна одобрила их решение! «Молодцы, нечего ютиться с тещей», — говорила она. Дима остолбенел. «Мам, почему нам нельзя было съехать, а Ольга с мужем — молодцы?» Ответ тещи добил меня: «Там свекровь — тиран, им и так несладко». Еле сдержалась, чтобы не крикнуть: «А ты разве ангел?» Это был плевок в душу, и я поняла — для неё я всегда буду хуже её дочери.
Ольга, впрочем, мне нравилась, мы ладили. Но характер у неё — вылитая мать: любит поучать и вечно всем недовольна. Я избегала конфликтов с тещей, но она будто нарочно задиралась. Ей нужно было вылить свой яд, иначе она не могла заснуть. Когда я забеременела, почти одновременно с Ольгой, теща показала себя во всей красе. «Оля умница, рожает в расцвете лет, а ты, Алина, загоняешь моего сына», — твердила она. Я была на пределе: беременность и так выматывала, а ее слова резали, как нож. На семейных ужинах она накладывала Ольге лучшие куски, приговаривая: «Ешь, тебе силы нужны». Мне же доставались упрёки: «Ты поправилась, как корова, с тобой врачи голову сломают», — хотя врачи уверяли, что всё в порядке. Я терпела, но в конце концов перестала ездить к теще, ссылаясь на недомогание.
Мы с Ольгой родили с разницей в неделю — оба мальчики. Теща тут же заявила, что сын Ольги — вылитый Дима, а в нашем Вове ничего общего не нашла. Меня это не задело — я была поглощена ребёнком. Но когда Людмила Петровна начала сравнивать детей, мое терпение лопнуло. Теперь уже дело касалось моего сына. Я не хочу, чтобы Вова рос с ощущением, что он хуже. Дима считал, что я преувеличиваю, но я видела, как теща возносит внука Ольги, а нашего едва замечает.
Когда Вове исполнилось четыре, ситуация ухудшилась. Теща не унималась: «У Оли сын уже стихи читает, а ты, Алина, с ребенком не занимаешься». Когда я отдала Вову в садик, она назвала меня безответственной: «Спихиваешь ребёнка, чтобы жить для себя! А Оля дома сидит, воспитывает». Эти слова жгли, как огонь. Даже Дима начал замечать несправедливость. Я молчу, но ненадолго. Если он не поговорит с матерью, я сама скажу всё, что думаю.
Я готова терпеть, когда Людмила Петровна сравнивает меня с Ольгой. Но когда она задевает моего сына — это уже слишком. Вова — её родной внук, но для неё он всегда будет вторым. Мои попытки сохранить мир рушатся, и я больше не хочу быть удобной. Теща своими колкостями отравляет нашу жизнь, и я не позволю ей унижать моего ребёнка. Если придется — устрою скандал, даже если это расколет семью. Сердце болит от обиды, но ради Вовы я пойду до конца. Он заслуживает любви, а не пренебрежения от бабушки, которая видит только свою дочь и её сына.
Жизнь научила меня: нельзя позволять никому — даже родным — разрушать самооценку твоего ребёнка. Иногда молчание превращается в согласие, а доброта — в слабость.
