Четыре года. Ровно столько мы с мужем и нашей двухлетней дочкой живём под одной крышей с его матерью — Лидией Семёновной. В старом панельном доме на окраине Нижнего Новгорода. Живём, потому что на большее денег нет. Муж работает слесарем, я — школьным лаборантом. Зарплаты хватает только на самое необходимое: памперсы, хлеб да коммунальные платежи. Даже если бы я устроилась подрабатывать, этого бы не хватило на съём жилья. Так что терпим. Каждый день.
Я старалась быть благодарной. В конце концов, Лидия Семёновна — родная бабушка нашей Анечки. Да, нрав у неё тяжёлый, но помогает — может присмотреть за ребёнком, если мне нужно сбегать в аптеку или на почту. Но чем дальше, тем хуже. Мы словно ходим по лезвию бритвы: одно неверное движение — и скандал. Сначала это были мелочи: не вымыла чашку сразу, оставила крошки на столе. Потом пошли придирки: «Опять твоя гречка пригорела», «Кто съел мою сметану?» — хотя я к ней и не прикасалась.
Я терпела. Честное слово. Но однажды, когда она в который раз завела шарманку про «исчезнувший» суп, у меня лопнуло терпение. Я предложила разграничить холодильник. По-честному: верх — вам, низ — нам. Готовьте себе, мы — себе. И никаких претензий. Каждому своё.
Лидия Семёновна застыла, а потом взорвалась:
— Да ты с ума сошла?! Даже в студенческой общаге, где в комнате шесть человек, холодильник общий был! А вы что — не семья? Выходит, я борщ сварю, а ты мне: «Нам не надо, у нас свой»? Как ты Анечке объяснишь, что бабушкины яблоки трогать нельзя?! Какая чушь! В моей квартире такого не будет!
И да — это её квартира. Она не даёт нам об этом забыть. Любой шаг — новое полотенце в ванной, переставленная кружка — и сразу слышишь: «Это мои стены. Тут мои правила». Говорит прямо, без намёков.
С другой стороны, она знает, где дешевле всего купить курятину, в каком ларьке творог по акции, а в каком — подпорченные, но почти даром, овощи. Носится по рынкам с блокнотом в руках и притаскивает домой пакеты с едой за гроши. Иногда я завидую — у меня нет ни времени, ни сил на такие походы. Покупаю, что ближе, и, конечно, дороже. А она — как охотник: выжидает, прицеливается — и хватает. Но потом всё это — повод для упрёков: «Я вкалываю, а вы только ропщете!»
Я пыталась говорить с мужем. Предлагала снять хотя бы комнату на отшибе. Лишь бы отдельно. Но он отмахивается: «Не потянем. Маме одной тяжело. Она расстроится…». Он боится её обидеть, а мои обиды никого не волнуют.
Лидия Семёновна твердит, что совместные ужины сплачивают семью. Но у нас они заканчиваются криками, хлопками дверей и ледяным молчанием на неделю. Иногда мне просто хочется сесть и поесть — спокойно. Без фраз вроде: «Это я на завтра оставила!» или «Опять крошки по всему столу!»
Я устала. Выхода нет. Мы заперты между бедностью и долгом, между поколениями. Хочу уехать. Хочу жить, а не выживать. Но пока остаётся только ждать. Ждать, когда Анечка подрастёт, когда муж найдёт в себе смелость, когда скопим хоть на съём каморки…
И каждый раз, открывая холодильник, я слышу не скрип петли. Я слышу её голос: «Здесь всё будет по-моему!»