**ОЛЕСЯ.**
Старуха Агафья вытирала слёзы, стекавшие по её лицу, изборождённому глубокими морщинами. Время от времени она размахивала руками и бормотала что-то невнятное, словно младенец, только учащийся говорить. Мужики в замешательстве почёсывали затылки, а бабы, столпившиеся вокруг, тщетно пытались разобрать её слова.
С самого утра, обезумев от горя, Агафья носилась по деревне, стучала в окна и рыдала. Отроду она была немой, да и умом – не от мира сего. Поэтому односельчане её сторонились, хоть и не обижали. Не понимая, что случилось, послали за Степаном – местным выпивохой и балагуром, единственным, кто заходил в её избу и помогал по хозяйству. За ужин да стакан самогона.
Вскоре он появился – помятый, ещё не протрезвевший после вчерашнего, протиснулся сквозь толпу. Старуха бросилась к нему, захлёбываясь рыданиями, яростно жестикулируя. Лишь он один мог её понять. А когда она закончила, Степан потемнел лицом, снял картуз и молча уставился на собравшихся.
— Ну, говори! — раздался голос из толпы.
— Олеся пропала! — объявил он, имея в виду семилетнюю внучку Агафьи.
— Как пропала? Когда? — ахнули бабы.
— Говорит, мать родная ночью унесла! — испуганно пробормотал Степан.
В толпе поднялся шёпот. Женщины крестились, мужики нервно закурили.
— Да разве может мертвец дитя украсть? — не веря своим ушам, проговорил кто-то.
Все в деревне знали, что три месяца назад мать девочки, Дуня, утонула в болоте. Как и бабка, она была немой от рождения. Пошла с бабами за ягодами в топи – там беда и случилась. Как именно – никто не знал. Отстала, заблудилась, угодила в трясину… А крикнуть не могла – лишь мычала. Кто бы её услышал? Так и осталась Олеся сиротой, тяжёлой ношей для старой Агафьи. Был бы отец – а так и спросить не с кого. Дуня при жизни хранила тайну рождения ребёнка и унесла её в могилу. Даже родной матери не признавалась, кто отец. Шептались: уж не Стёпка ли? А что – молодой, холостой. В дом захаживал.
Но тот только отмахивался – не было, мол, ничего!
Агафья снова завыла и замахала руками.
— О чём она? — зашептались бабы. — Ну, Степан?
— Говорит, что покойница каждую ночь к избе подходила. Агафья свечи жгла, кресты на дверях и окнах выжигала – охраняла себя с внучкой от нечисти. А Дуня не унималась – пороги обивала, в окна заглядывала, дочку тихонько звала. И этой ночью долго под окном стояла – бледная, глаза мёртвые, губы шепчут, Олесю манят…
Старуха сердилась, отгоняла девочку от окна. Но стоило ей отвернуться – глядь, а та уж занавеску в сторону отодвигает. То ли морок, то ли старуха задремала – только к утру обнаружила: унесла покойница Олесю, обманула, увлекла за собой невинное дитя! — Степан вытер пот со лба и добавил: — Искать надо!
Мужики скрипнули зубами и разошлись по дворам – кто за ружьём, кто за собаками. Даже Степан, забыв про похмелье, зашагал собираться.
Вскоре поисковики разделились на группы: осмотрели дворы, обошли кладбище. Бесполезно. Теперь – в лес, а дальше в проклятые топи, где нашла покой Дуня. Перекурили – и в путь.
У кромки леса обнаружили следы босых детских ног. Псы залились лаем и рванули в чащу. Долго они метались туда-сюда, сбивая хозяев с толку – словно кто-то водил их за нос.
Когда сумерки опустились на макушки деревьев, собаки, тяжело дыша, рухнули на землю. Вслед за ними – и хозяева. Лишь самые выносливые продолжили поиски на болотах.
Надежда таяла с каждой минутой.
Степан шёл осторожно, боясь трясины. Так увлёкся, что и не заметил, как отстал от других. Впрочем, болото он знал хорошо, потому и пробирался дальше.
— Где же ты, Олеся? — хрипло пробормотал он.
В сотне метров раздался скрипучий крик. Огромный чёрный ворон, усевшись на сосну, сверкал глазами, наблюдая за мужчиной.
«Карр! Карр!» — пронзительно прокричала птица.
Сердце Степана ёкнуло. Что-то в этом зове заставило его ускорить шаг. У корней высокой сосны, свернувшись калачиком на мху, лежала девочка.
— Олеся! — тихо позвал он.
Девочка открыла глаза и посмотрела на него.
— Живая! — обрадовался Степан, снимая рубаху и укутывая её.
— Как ты сюда попала? — спросил он, не ожидая ответа. Ведь, как мать и бабка, была она немой.
— С мамой пришла, — неожиданно ответила Олеся.
Мужчина вздрогнул.
— Чудеса! — поднял он её на руки и поспешил прочь.
— Ну-ка, скажи ещё что-нибудь!
— Мамка женой болотного духа стала. Хотела меня забрать, но он не позволил.
— Кто? — не понял Степан.
— Дедушка. Очень старый, но сильный. Люди зовут его Лешим. Он мамку отругал: «Не гоже родное дия губить!» Сказал – не место мне в топи. Ещё пригожусь – и людям, и лесу, и ему самому. Потом дунул на меня, и слова полились рекой. Теперь я всё знаю!
— Что именно? — сглотнул Степан.
— Что деревья умеют говорить, а травы шептать. И что ты мой папка!
Степан замер, опустил девочку на землю, встал на колено.
— Это тебе старик сказал?
— Ага! — кивнула Олеся, обняв его за шею.
Он неуверенно ответил на объятия.
«Неужели правда моя?» — мелькнуло у него в голове.
С Дуней у него и правда однажды было… Но после та ночи она его избегала, гнала прочь. Потом уехала к родне, вернулась с ребёнком.
«Не зря люди судачили», — понял он, глядя на её веснушчатое личико.
Олеся разжала кулак – в ладони лежала красС тех пор Степан больше не притрагивался к бутылке, а Олеся, как и предсказал Леший, стала помогать людям, понимая шепот трав и язык леса, и никто в деревне больше не сомневался, что у неё есть таинственный защитник.
