Наконец-то у меня завелась личная жизнь — а моя дочь объявила меня сумасшедшей и отлучила от внучки.
Всю себя я отдала дочери. Потом — внучке. Никогда не ныла, не требовала благодарности. Но, видимо, они решили, что я — просто бесплатная прислуга с функцией няни. А я всё-таки человек. Со своими мечтами, чувствами и правом на радость.
Мне был двадцать один, когда я вышла замуж. Муж — Степан — был работягой, тихим, как мышь. Жили скромно, но душа в душу. Когда дочке Алёнке исполнилось два года, он уехал в рейс — везе́л груз на фуре. Вернулся? Нет. Разбился. Как именно — мне так и не объяснили. Осталась одна с ребёнком на руках.
Родители Степана давно умерли, мои жили за тридевять земель. Помощи ждать было неоткуда. Спасла только квартира, доставшаяся от мужа. Пыталась подрабатывать репетитором — я же учительница по образованию. Но попробуй-ка объяснять дроби, когда по квартире носятся с воплями «Хочу сок!».
Потом мама забрала Алёнку к себе. Два года дочка жила у бабушки с дедом, а я крутилась, как белка в колесе: школа днём, репетиторство ночью. Каждые выходные мчалась к ребёнку. Каждый раз, уезжая, плакала в подушку в электричке.
Когда Алёнка пошла в садик, я молилась, чтобы не болела — брать больничные было не на что. Слава богу, выросла крепкой. Потом школа. Потом институт. Тянула всё одна. Работала с утра до ночи, чтобы купить ей хоть какие-то туфли не из второго сорта, да чтоб на обеды хватало.
Когда она наконец устроилась на работу, я впервые подумала: «Всё. Свободна». А оказалось, свободна — значит, одна. Родители умерли, подруг не было, вся жизнь — сплошная беготня. Даже кот Васька стал главным собеседником.
А потом родилась Дашенька. Я переехала к дочери перед родами — помогала с пакетами в роддом, стиркой, готовкой. Потом полностью взяла на себя малышку — Алёнка быстро вышла на работу.
И знаете? Я была счастлива. Снова почувствовала себя нужной. Когда Даша пошла в школу, я забирала её после уроков. Мы ели борщ, учили таблицу умножения, гуляли в сквере. Там я и познакомилась с Николаем.
Он тоже сидел с внучкой. Его история — как под копирку: рано овдовел, растил дочь одну. Сначала просто перекидывались парой фраз. Потом разговоры стали длиннее. А потом он предложил встретиться… без детей. На чай с пряниками.
Честно? Я даже вспотела от напряжения. Последний раз на свидание меня звали ещё при Горбачёве. Но согласилась. И в мою жизнь вернулись краски. Мы ходили в кино, в музей, просто сидели на лавочке. Я снова почувствовала себя женщиной.
Но дочь этого не переварила. Как-то утром звонит:
— Мы с Серёгой едем к друзьям. Оставь Дашу на выходные, ладно?
— Извини, родная, но я уезжаю. Надо было предупредить раньше.
— Что, опять с этим… своим Николаем? — прошипела она.
Я обомлела:
— Алёнка, что за тон? Ты же знаешь, я всегда с твоей дочкой. Но я не вечный бессловесный придаток.
— Да ты вообще забыла про внучку! Ещё недавно орала, что «мужики — это геморрой», а теперь по театрам шарахаешься!
— Да, шарахаюсь, — ответила я ровно. — Потому что живу. Потому что счастлива. И думала, ты за меня порадуешься.
— Порадоваться?! Ты променяла внучку на какого-то деда! Да ты совсем ку-ку, мам! Больше Дашу к тебе не привезу, пока не очухаешься!
Я сидела и не верила своим ушам. Всю жизнь положила на неё. Всё бросила ради её будущего. Одна подняла. Выучила. Помогала с её ребёнком. И теперь я — «поехавшая бабка» только потому, что осмелилась быть счастливой?
Плакала весь вечер. Николаю ничего не сказала. Он просто обнял меня и прошептал:
— Ты имеешь право на жизнь. И на любовь.
Но у меня внутри всё сжалось в комок. Не представляю жизнь без Алёнки. Без Дашеньки. Боюсь, что потеряю их навсегда. Надеюсь, дочка одумается. Поймёт — я не перестала быть бабушкой. Просто наконец позволила себе быть человеком.
Разве я не заслужила эту кроху счастья?..
