В июне я подала на развод. Муж, хлопнув дверью, ушёл к той, что «моложе и красивее». Детали уже не имеют значения. Виктор, мой бывший, до свадьбы казался воплощением обаяния: букеты, нежные слова, романтика. Но после росписи пробная версия «идеального супруга» закончилась, а полная оказалась с ограниченными возможностями. Ничего криминального, но одна заноза отравляла жизнь. Он начал считать каждую копейку. И делал это с каким-то садистским наслаждением.
Его зарплата была чуть выше моей — на пятнадцать тысяч рублей. Это делало его «добытчиком», а меня — домработницей. Но траты он оценивал по своей логике. Покупки «для дома» считались его великодушием. «Для дома» — это авто в кредит, по двадцать тысяч в месяц, на котором он раз в неделю возил меня в «Ашан». «Для дома» — шторы, сковородки, ремонт в кухне. «Для меня» — одежда и игрушки сыну, оплата садика и врачей. «Для меня» — коммуналка, ведь я за неё платила. А раз плачу я, значит, это мои расходы. Всё это, по его мнению, было «на жену». А он, як он считал, почти ничего на себя не тратил. В его глазах и в глазах его родни я была «чёрной дырой», пожирающей бюджет. Получала меньше, а спускала всё, что он приносил. Каждый месяц он злорадно спрашивал: «Ну что, сколько у тебя осталось?» Денег, разумеется, не оставалось.
В последний год его любимой фразой стало: «Надо тебя ограничить, слишком много хочешь». И он ограничивал. Сначала договорились оставлять себе по десять тысяч, остальное — в общий котёл. Потом он забрал разницу в зарплатах, оставив себе двадцать пять, а мне — те же десять. Позже урезал свой взнос ещё на десять тысяч, заявив: «Твой крем за пятьсот рублей — это роскошь, а я мылом обхожусь». В итоге на дом, продукты, кредит и ребёнка мне выделялось пятьдесят пять тысяч: двадцать от него и тридцать пять от меня. Но этого не хватало. Я перестала откладывать свои десять тысяч, вливая всю зарплату — сорок пять тысяч — в семью. Жила на редкие премии и жалкие надбавки, слушая, как он меня «содержит» и как скоро всё совсем урежет. Жадная, мол.
Почему не ушла раньше? Была дура. Верила ему, его матери, своей матери. Думала, он прав: я не умею считать, он меня кормит. Ходила в старье, экономила на всём, глушила боль таблетками, откладывая визит к стоматологу — бесплатная поликлиника не работала, а на платную не было денег. Зато Виктор тратил тридцать пять тысяч в месяц на свои «хотелки»: новый телефон, кроссовки за бешеные деньги, акустику в машину. И гордо рассказывал, как «грамотно ведёт бюджет».
А потом — развод. Мой «добытчик» улетел к той, что не штопает джинсы, красит ногти, качает пресс, а не думает, как накормить семью на копейки и связать сыну шарф из старых ниток. Я рыдала ночами. Как я одна справлюсь с ребёнком? Экономила ещё жёстче, с ужасом глядя вперёд.
Но пришла зарплата. И — чудо! — на карте остались деньги. Много. Раньше к этому моменту я уже влезала в долги. Потом пришёл аванс, и денег стало ещё больше. Я села, вытерла слёзы, взяла тетрадь и начала считать. Доходы, расходы — всё по пунктам. Да, его зарплата, вернее, жалкие двадцать тысяч, «уплыли». Но исчез и кредит за машину — ещё двадцать. На еду я стала тратить вдвое меньше. Никто не ворчит, что курица — не еда, не требует стейков, борща «пожирнее», дорогой колбасы. Никто не кривится от сыра за двести рублей, требуя «нормальный» за шестьсот. Не надо покупать пиво, конфеты не исчезают за день. И никто не заявляет: «Гадошные твои котлеты, закажи суши».
Я ВЫЛЕЧИЛА ЗУБЫ! Боже, я это сделала! Выбросила рваньё, в котором стыдно было забирать сына из садика, купила простую, но новую одежду. Сходила в парикмахерскую впервые за пять лет. После развода Виктор начал платить алименты — восемь тысяч, которых хватает на сад и бассейн. Перед Новым годом он «сжалился» и прислал пять тысяч сверху, написав: «Купи ребёнку фрукты и подарок, на себя не смей тратить, знаю я тебя». «На себя» — смешно. Я, пьяная от свободы и денег в кошельке, купила сыну всё, о чём он мечтал: микроскоп, Lego, умные часы. На премию сделала ремонт в его комнате. На Новый год подарила хомяков с большой клеткой.
В ноябре я согласилась на повышение, о котором раньше боялась думать. Больше работы? А как я буду успевать по дому? Но я успеваю. Не надо часами стоять у плиты, лепить пельмени («Я тебя содержу, чтобы магазинное жрать?»). Никто не называет меня тунеядкой, не треплет нервы. Лишь бывшая свекровь изредка заходит «к внуку», фотографируя холодильник и квартиру, видимо, для отчёта сыну.
Сейчас я лежу на диване, ем манго, смотрю, как сын кормит хомяков, спрашивая: «Я правильно насыпал? Воды хватит? Морковку так резать?» И мне так тихо. Без Виктора и его денег. Да, пришлось продать бабушкину дачу, чтобы выкупить его долю в квартире. Но свобода и покой — дороже.
