Мой сын был моей отрадой и поддержкой все годы. Но после женитьбы между нами выросла незримая стена.
Я не верила, что родная кровь способна так перемениться под чужим влиянием. Мой единственный сын, Дмитрий Волков, всегда казался идеалом — отзывчивым, чутким, готовым бросить всё ради помощи. Таким он оставался даже взрослым. До свадьбы мы были близки: встречались каждую неделю, часами болтали за чаем, делились сокровенным. Не лезла в его дела — уважала границы. Но всё рассыпалось, когда в его жизни появилась она — Арина.
На свадьбу молодые получили от её родителей однокомнатную квартиру в центре Казани — свежий ремонт, евроокна. Я не бывала там, но Дмитрий показывал снимки: паркет, икеевская мебель, шторы в цвет обоев. После смерти мужа у меня остался лишь недостроенный дом в пригороде — зимой дует из щелей, печь едва греет. Чтобы поддержать сына, отдала им почти все свои драгоценности — золотые серьги, кольцо с сапфиром, что копила с юности. Сказала Арине: «Переплавь, если не понравится». Хотела как лучше.
Но невестка… С первых дней показала норов. Острая на язык, глаза быстрые — заметила, как она пересчитывала свадебные конверты с рублями, прикидывая сумму. С одной стороны, расчётливость — в хозяйстве плюс. С другой — где расчёт, там и холод. Нынешние девушки часто видят в муже банкомат: тратят, не думая, а после развода забирают половину и ищут нового спонсора. Не хочу для Дмитрия такой доли, но тревога точит душу.
Через полгода Арина объявила, что с детьми подождёт. «В однушке тесно, — вздыхала она. — Ипотеку брать страшно, а копить на трёшку — лет пять минимум. Дима пока простой менеджер». Говорила якобы с сожалением, но я слышала в голосе сталь. А мой дом — недострой покойного супруга — стоит, как памятник беде. Зимой сплю в трёх кофтах, но продавать отказываюсь. Тогда Арина предложила: «Продай дом, купи себе студию, остальные деньги — нам на взнос. Тогда и о внуках задумаемся».
Понимаете? Старуха в каморке, а они — в просторной новостройке. А там и студию отнимут, сославшись на моё «слабоумие». Сначала готова была согласиться — если б помогали хотя бы продуктами. Теперь? Ни за что! С Ариной расслабляться нельзя — подставит, не дрогнув.
Дмитрий после этого заезжал пару раз. Мягко уговаривал: «Тебе тяжело одной, мам. В квартире удобнее». Не сдавалась: «Земля за городом дорожает. Сейчас продавать — выбросить деньги на ветер». Предложила обмен: они переезжают в мой дом, я — в их квартиру. Логично же? Но Арина надулась: ремонт, мол, дорого, времени нет. Ей подавай готовое, даже если мой вариант выгоднее. Упряма, как сибирский козёл.
А потом слегла с воспалением. Температура под сорок, голова гудит. Умоляла сына привезти супа, лекарств. Раньше он бы мчался, сломя голову. Теперь? Пришёл через сутки. Сварил растворимый «Фервекс», швырнул на стол блистер парацетамола — без упаковки, видимо, с прошлой зимы. Кивнул и ушёл. Спасла соседка Галя — принесла борщ, аптечные порошки. А если б не она?
Сын был моим солнцем, смыслом бытия. Я верила ему слепо — он стал мне не просто родным, а частью души. Но брак всё перечеркнул. Мы стали чужими, и я бессильна. Он — моя кровь, моя радость, но теперь его сердце принадлежит другой. Арина встала между нами неприступной крепостью, а я осталась за стенами — одинокая, забытая. Разум шепчет: связь порвана. Пришло время выбора — мать или жена. Ответ очевиден. А сердце всё ждёт, что он очнётся, вспомнит детство, вернётся. Но надежда тает, как апрельский лёд под капелью.
