Мой сын всегда был моей опорой и самым близким человеком. Но после женитьбы между нами выросла невидимая стена.
Я не верила, что родная кровь способна так перемениться под чупёлом чужого влияния. Мой единственный, Дмитрий Волков, с детства рос отзывчивым и совестливым — ни разу не нагрубил, всегда первым бежал помочь. Таким остался и в тридцать пять. До встречи со Светланой мы жили душа в душу: каждые выходные у самовара обсуждали новости, вместе чинили ветхий сарай на даче, делились последним. Всё рухнуло, когда он привёл в дом эту девушку с холодными, как мартовский лёд, глазами.
На свадьбу родители невесты подарили им однокомнатную в центре Екатеринбурга — свежий ремонт, мебель из ИКЕИ. Я ни разу не ступала на их порог, но Дима показывал фото: паркет блестит, на подоконнике герань цветёт. После кончины супруга я осталась с полуразвалившимся домом в пригороде и пенсией в 15 тысяч. Отдала молодым бабушкино приданое — расписной самовар, икону в окладе, серебряные ложки. Сказала Светлане: «Перепродашь — не осужу». Хотела поддержать, как могла.
Но невестка… Сразу видно — хитрая лисица. Заметила, как она пересчитывала купюры из свадебных конвертов, причмокивая: «Всего-то?» Современные девки — как сороки на блестящее: вытянут из мужа все соки, а потом — развод да алименты. Сердце ныло от дурных предчувствий.
Через полгода Светлана объявила: «С ребёнком подождём. В клетушке не развернёшься». Разводила руками театрально: «Ипотека нас задавит, а Димка пока простой инженер». А сама поглядывала на мой дом — двухэтажный, пусть и с прогнившими перекрытиями. Потом как бы невзначай: «Продай развалину, купи хрущёвку. Остаток нам — на трёшку. Тогда и о внуках задумаемся».
Поняла её игру. Выжить старуху в коммуналку, а там — под суд за «недееспособностью» отобрать и последнее. Вначале даже колебалась: согласиться, если помогут с ремонтом. Теперь же? Ни за какие коврижки! С такими, как она, каши не сваришь — только ложки пересчитаешь.
Дмитрий пару раз приезжал, уговаривал: «Тебе одной не потянуть такой дом. Продадим — тебе же легче будет». Предложила обмен: они переезжают ко мне, я — в их новую квартиру. Светлана фыркнула: «Тут же крыша течёт! Ты хочешь, чтобы мы в долги влезли?» Ей подавай готовенькое, даже если мой вариант выгоднее.
А потом свалилась с воспалением лёгких. Температура под сорок, есть не могу — позвонила сыну, умоляла привезти хоть бульону. Раньше он бы на крыльях примчался. Теперь? Появился через сутки, швырнул на стол пачку «Фервекса», пробурчал: «Самолечением занимаешься» — и смылся. Соседка Татьяна Ивановна выходила — гречневый суп варила, горчичники ставила. А сынок? Будто чужая тень.
Он был моим солнышком, смыслом всей жизни. Теперь между нами — пропасть. Разум говорит: отпусти. Но душа цепляется за прошлое, как за последнюю ниточку. Выбрал он её — холодную, расчётливую. А я осталась у разбитого корыта, глотая слёзы. Знаю: не вернётся. А всё равно жду у окна, слушая, как скрипят старые половицы в пустом доме.
