— Ваня, у тебя будет дом. Только, ради Бога, не оставляй сестру свою больную. Нельзя её бросать, — еле слышно прошептала мать.
Голос её дрожал, каждое слово давалось с трудом. Она лежала, исхудавшая, почти прозрачная, едва дыша. Ваня едва узнавал её — раньше мать была крепкой, всегда в делах, с мягкими руками и тёплой улыбкой. А теперь…
— Сынок, не бросай Надюшку… Она особенная, но она наша. Обещай мне… — вдруг сжала его руку с неожиданной силой. Откуда только силы взялись?
Ваня невольно скосился на сестру. Надежда сидела в угру, качала тряпичную куклу и что-то бормотала себе под нос. Улыбалась, будто и не было тут горя, будто мать не угасала на глазах.
У самого Вани жизнь ладилась: своя стройфирма, новый «Гелик» у подъезда, коттедж под Москвой. Но Надьке в том доме места не нашлось — жена, Ленка, ворот крутила: «Она ж ненормальная!» Хотя Надя лишь куклами играла да в углу сидела, никому не мешала.
— Ну… ты же понимаешь… у меня семья… а Надька она… — замялся Ваня, пытаясь высвободить руку.
— Дом отца твоего тебе достанется… А для Нади я трёшку оставила. Всё оформлено.
— Откуда деньги?! — Ваня с Ленкой переглянулись, глаза загорелись.
— За старушкой-учительницей ухаживала… Та без родни была, добрая. Квартиру мне завещала. Я на Надю переписала, чтоб крыша над головой была. Но ты… ты приглядывай, а? Потом детям твоим достанется…
В ту же ночь мать не стало.
Надя будто не поняла, что осиротела. Ваня забрал её к себе, а в той трёшке начал ремонт.
— Нафига ей три комнаты? Пусть у нас поживёт, а там сдадим, — делился он с Ленкой.
Та сначала не возражала. Надя тихая была, ни шуму, ни гаму. Но Ленке всё не нравилось: «Сегодня куклы, а завтра нож в спину!»
«Потерпи», — уговаривал Ваня. А сам через полгода с нотариусом знакомым переоформил и отцовский дом, и Надину квартиру на себя. Сестру уговорил бумажки подписать, не объясняя, какие.
С той поры у Нади ад начался.
Пока Вани не было, Ленка её изводила: дверь на замок, еду не давала, кормом кошачьим кормила. Как-то раз ударила — Надька от страха обмочилась.
— Ты ещё и писаться начала?! Вон отсюда! — орала Ленка, швыряя её вещи в пакет.
— Где Надька? — спросил Ваня вечером.
— Сбежала! — Ленка фыркнула. — Обоссалась, да и драпанула. Я что, за ней бегать должна?
Ваня помолчал, потом махнул рукой:
— Ладно… Кстати, жильцов на трёшку нашёл.
Ночь не спал. Под утро задремал — мать приснилась. В гробу лежит, пальцем грозит: «Я ж просила…»
Так и снилось ему каждую неделю. Не выдержал — позвонил крёстной, тёте Тане:
— Надьку не видела?
— Совесть заела? — холодно ответила та. — Хорошо, я к вам зашла, а она в старой квартире дрожит. Теперь у меня живёт. Ты с виной своей живи да молись, чтоб сам не сдурел!
— Да ладно тебе… — буркнул Ваня и бросил трубку. Зато Надька нашлась — и ладно.
Через два месяца её не стало. Ваня на похороны не пришёл — «работа».
Прошло десять лет. Теперь он сам лежит, разбитый. Ленка с новым мужиком в соседней комнате живёт, дети раз в месяц заглядывают: «Опять воняешь…»
Как-то Ленка с бумажками пришла:
— Подпиши, дела уладить надо.
Подписал. Потом узнал — это дарственная на дом и фирму. Поздно спохватился. Вспомнил мать, Надьку… Слезы по щекам:
— Простите… простите… — шепчет в пустую комнату.
