В тихом городке на берегу Оки, где жизнь течёт неспешно, а все друг друга знают в лицо, наша семья столкнулась с испытанием, перевернувшим нашу жизнь. Когда мы с мужем, Дмитрием, брали ипотеку на квартиру, всё казалось надёжным. Но судьба распорядилась иначе: Дмитрий внезапно остался без работы. Я работала удалённо бухгалтером, но моей зарплаты хватало лишь на еду для нас и двоих детей. Накопления исчезали, а платить за ипотеку и садик становилось невыносимо. Тогда свекровь, Галина Петровна, предложила переехать к ней в большую трёхкомнатную квартиру, а наше жильё сдать. Скрипя сердцем, мы согласились.
У свекрови жила не одна: одна комната досталась сестре Дмитрия, Людмиле, с её сожителем, а третью выделили нам. Наша комната была маленькой — едва вместили кровать, детский диванчик и шкафчик. Первые дни прошли спокойно, но как только Дмитрий ушёл искать работу, началась настоящая травля. Свекровь с дочерью не стеснялись в выражениях: «нахлебница», «дармоедка», «постоялица» — эти слова сыпались на меня, как горох. Я стискивала зубы, но боль от их слов разъедала сердце.
Я — дармоедка? Хотя когда мои родители продавали квартиру, моя доля пошла на первый взнос за наше жильё. Но унижения не ограничивались словами. Свекровь с Людмилой могли испортить мою косметику, вылить шампунь или «случайно» уронить мои вещи в грязь. Стирать разрешалось только руками, чтобы «не мотать счётчик». Сушить бельё приходилось на батарее в нашей комнате, ведь балкон был в распоряжении свекрови. С едой было ещё хуже: деньги на продукты отдавали Галине Петровне, но стоило Дмитрию уйти на работу, как меня корили каждым куском. Спасал садик, где детей кормили. Я старалась не появляться на кухне, пока муж не вернётся.
Работать дома было пыткой. Людмила с сожителем включали музыку на полную громкость, явно мне назло. Я сидела в наушниках, пытаясь сосредоточиться, но их смех и крики пробивались даже через шумоподавление. Я умоляла Дмитрия поговорить с ними, но он просил потерпеть: «Зарплата пока маленькая, но скоро всё наладится». Он не видел, как его мать и сестра превращают мою жизнь в ад, ведь при нём они были милы и ласковы с детьми.
Но однажды правда выплыла наружу. Дмитрий заболел и остался дома, никого не предупредив. Я отвела детей в садик и вернулась, столкнувшись с новым унижением. На пороге меня остановил сожитель Людмилы, здоровяк по имени Геннадий. «Эй, сбегай за пивом!» — рявкнул он. Я отказалась, и он, не стесняясь в выражениях, начал орать, что я никто и место моё — у мусорного бака. Когда я попыталась пройти, он схватил меня за руку и пригрозил: «Не сделаешь — будешь сидеть на лестнице, как бродячая собака!» В этот момент из кухни вышла свекровь. С язвительной усмешкой она добавила: «И мусор вынеси, раз больше ты ни на что не годишься!»
И тут дверь распахнулась. Лицо Дмитрия побагровело от гнева. Свекровь тут же юркнула на кухню, а Геннадий побледнел, прижавшись к стене. Дмитрий схватил его за шиворот и вышвырнул на лестницу, как мешок с картошкой. «Ещё одно слово — и вы меня больше не увидите. Никогда!» — бросил он, хлопнув дверью. Свекровь запричитала, схватившись за сердце, но Дмитрий лишь холодно на неё взглянул.
В тот же день он связался с нашими арендаторами и велел освободить квартиру до конца месяца. Как только те съехали, мы с облегчением вернулись домой. Но Дмитрий решил пойти дальше. Чтобы разорвать связь с роднёй, он продал свою долю в трёхкомнатной квартире приезжим. Жить в такой «коммуналке» для свекрови и Людмилы стало невыносимо. В итоге они променяли свою часть на однокомнатную квартиру на окраине.
Проклиная нас, свекровь вычеркнула Дмитрия из своей жизни. Больше не звонит, не пишет, будто сына у неё не было. Но, к моему удивлению, Дмитрий только вздохнул с облегчением. «Они отравляли нам жизнь, — сказал он. — Теперь мы наконец свободны». И я вижу, что он прав: наш дом снова стал крепостью, а тени прошлого больше нет.
