В тихом городке на берегу Оки, где время течёт неторопливо, а все друг друга знают в лицо, наша семья пережила испытание, перевернувшее нашу жизнь. Когда мы с мужем, Дмитрием, брали ипотеку на квартиру, казалось, всё идёт как по маслу. Но судьба подкинула сюрприз: Дима внезапно остался без работы. Я трудилась удалённо бухгалтером, но моей зарплаты едва хватало на еду для нас и двоих малышей. Накопления таяли, а платить за ипотеку и детсад становилось невмоготу. Тогда свекровь, Галина Петровна, предложила перебраться к ней в трёхкомнатную хрущёвку, а нашу квартиру сдать. Сжав зубы, мы согласились.
У свекрови жила не одна: одну комнату занимала сестра Дмитрия, Света, с её кавалером, а нам досталась третья. Наша комната была тесной — еле втиснули кровать, детский уголок и комод. Первые дни прошли тихо, но как только Дима ушёл искать работу, начался ад. Свекровь со Светой не стеснялись в выражениях: “нахлебница”, “тунеядка”, “дармоедка” — эти слова сыпались на меня, как горох. Я стискивала зубы, но боль от их слов разъедала душу.
Я — тунеядка? Хотя именно моя доля от продажи родительской квартиры стала первым взносом за наше жильё. Но унижения не ограничивались словами. То косметику испортят, то шампунь выльют, то одежду “случайно” уронят в лужу. Стирать разрешали только в тазике, “чтоб свет зря не жечь”. Сушила бельё на батарее — балкон был в святая святых свекрови. С едой вообще беда: деньги на продукты отдавали Галине Петровне, но стоило Диме выйти на работу, как мне тыкали в лицо каждым куском. Спасал лишь детсад, где детей кормили. Я пряталась в комнате, пока муж не возвращался.
Работать было пыткой. Света с её кавалером включали музыку на полную громкость, явно мне назло. Я вставляла наушники, но их хохот и мат пробивались сквозь любой шумоподавитель. Умоляла Дмитрия поговорить, но он отмахивался: “Сейчас испытательный срок, потерпи”. Он не видел, как его родные издеваются надо мной, ведь при нём они были милы, как ангелы.
Правда всплыла неожиданно. Дима заболел и остался дома, никого не предупредив. Я отвела детей в сад и вернулась — тут меня и настигло новое унижение. На пороге встал кавалер Светы, здоровый детина по кличке Гриша. “Эй, шустрая, сгоняй за пивом!” — рявкнул он. Я отказалась, и он, не стесняясь в выражениях, начал орать, что я никто и место моё — у параши. Когда я попыталась пройти, он схватил за руку и прошипел: “Не сделаешь — будешь на лестнице ночевать, как бродячая!” Тут вышла свекровь. С ядовитой усмешкой добавила: “И мусор вынеси, раз больше от тебя толку нет!”
Тут распахнулась дверь. Дмитрий был багров от ярости. Свекровь юркнула на кухню, а Гриша съёжился. Муж вцепился ему в галстук и вышвырнул в подъезд. “Ещё слово — и вы меня больше не увидите. Навсегда!” — бросил он, хлопнув дверью. Свекровь запричитала, схватившись за сердце, но Дима лишь молча сверкнул глазами.
В тот же день он позвонил нашим арендаторам и потребовал освободить квартиру до конца месяца. Как только те съехали, мы с облегчением вернулись. Но Дмитрий пошёл дальше — продал свою долю в свекровкиной квартире приезжим. Жить в такой “коммуналке” Галине Петровне со Светой стало невмоготу. В итоге они променяли свои метры на однушку на отшибе.
Проклиная нас, свекровь вычеркнула сына из жизни. Не звонит, не пишет — будто его и не было. Но, к моему удивлению, Дима лишь облегчённо вздохнул. “Они отравляли нам жизнь, — сказал он. — Теперь мы свободны”. И я вижу — он прав: наш дом снова стал крепостью, а тяжёлое прошлое осталось за порогом. Как же хорошо, когда наконец-то можешь дышать полной грудью.
