…В тот хмурый осенний вечер, когда за окном лил холодный дождь, я осознала — в моём животе поселился сын.
Что это именно сын, а не, скажем, глист — поняла сразу. И со всей ответственностью принялась его растить. Корми́ла витаминами, пичка́ла творогом, глота́ла рыбий жир, скрипя зубами. Сын же не ценил моих стараний — через пять месяцев раздул живот до размеров арбуза, без конца толкался и икал.
Я носила этот живот, как драгоценность, принимала поздравления и мандарины, которые ела с кожурой, жеманно улыбаясь. По вечерам мы с сыном слушали Чайковского и икали в унисон под «Времена года».
Через полгода я вдруг поймала себя на том, что облизываю камушек из аквариума, покрытый тиной. Я не хотела. Это сын приказал.
Через семь месяцев я ела сухую гречку горстями. Сын надо мной смеялся.
Через восемь — влезала только в бабушкин ватник и клетчатый комбинезон, отчего напоминала жену Почтальона Печкина. Сын вырос и лишил меня выбора.
К девятому месяцу я уже не видела своих ног, определяла время суток по икоте, ела глину из аптеки, уголь, кожуру от бананов и жевала сигаретные фильтры.
Не стриглась — баба Зина с пятого этажа пророчила, что стрижкой укорочу сыну век. Не поднимала руки, чтоб пуповиной не обмотался. Никому не давала пить из своей чашки.
Впихивала в себя свечи с папаверином, правда, не всегда туда, куда надо. Ну и что? Ошиблась на пару сантиметров…
Чесала живот до крови и боялась, что он вот-вот лопнет.
Купи́ла сыну коляску, кроватку, гору пелёнок, ванночку, зелёнку, вату, двадцать бутылок, дюжину сосок, манеж, велосипед, семь чепчиков, распашонки без счёта, газоотводную трубку, соплеотсос и жёлтый горшок.
Возненавидела этот горшок. Стирала пелёнки, гладила их с двух сторон, а моя мать исподтишка звонила в психиатричку.
Сын должен был родиться между 12 июля и 3 августа.
12-го я собрала два пакета. В одном — тапочки, мыло, расчёска, носки, телефонные карточки. В другом — пелёнки, памперс, чепчик и конвертик с заячьими ушками.
13-го перетащила пакеты к кровати.
14-го купи́ла прогулочную коляску.
15-го от меня сбежал муж.
16-го я объелась рыбьего жира и два дня не вылезала из туалета.
19-го утром захотелось плакать. Забилась в угол, достала из кармана «Тетрис» и, всхлипывая, проигрывала уровень за уровнем.
Час спустя меня нашёл отец. Посмотрел, дёрнул себя за бороду и молча вышел.
Ещё через час приехала «Скорая».
Я вцепилась в мужа и заревела. Он позеленел и сел мимо табуретки.
Сын решил родиться.
В роддоме меня взвесили, ощупали, заглянули во все возможные отверстия и сказали: «К полуночи будет».
Было семь вечера.
В лифте я разревелась. Пожилая санитарка торжественно пообещала не спать и лично отвести нас в палату.
Меня оставили одну на жёсткой кушетке. Сын молчал.
Пришли врачи.
— Схватки?
— Слабые.
— Воды?
— Нет.
— Шейка?
— На пять пальцев.
— Почему не рожает?!
Все уставились на меня.
Я икнула.
Вдруг подо мной разлилось тепло.
— Рожаю!!! — закричала я.
Медсёстры поменяли простыню. Одна присела рядом:
— Боишься?
— Боюсь, — прошептала я.
И тут меня затрясло, как в лихорадке.
— Завтра уже побежи́шь, как лань, — усмехнулась она.
Я открыла рот, но вдруг волна боли прошла от копчика до колен.
Сын твёрдо решил родиться до полуночи.
…Три часа спустя я лежала в поту, кусала кулаки, а кто-то убирал волосы с моего лица.
— Голова идёт, — прошептала практикантка.
— ГДЕ?! — рванулась я, но меня остановили:
— Руками не лезь! Инфекцию занесёшь!
— Какого цвета волосы?! — выдохнула я.
— Тёмные.
Пришла врач.
— Вставай. Осторожно, на голову не сядь.
Я взобралась на кресло.
— Тужься!
Я тужилась так, что позвоночник хрустел.
— Стоп! Голова вышла. Теперь дыши.
Я дышала, как паровоз.
Хлюп.
Тихо. Пусто.
На живот мне положили что-то тёплое, мокрое, скользкое…
Оно шевелилось.
СЫН.
Мой сын.
Сердце его стучало под моей ладонью.
— Ещё раз потужься, — попросили меня.
Через мгновение раздался крик.
Врач наклонился:
— Ну, мама, посмотри, кто у нас тут?
Я выдохнула:
— Сынуля…
Все рассмеялись.
Сына положили мне на грудь. Он пополз к соску, тонко попискивая.
Я прижала его, целуя в макушку, и заплакала:
— Мой… Мой Андрюшка…
Почему Андрюшка? Мы же хотели Никиту.
Но он не Никита. Он — Андрей. Самый настоящий.
Я ждала тебя, сынок. Дома тебя ждут кроватка, горшок, игрушки, дед с бабкой и ночник-колобок…
На часах било полночь.
Мне подали телефон.
— Пап… У нас сын. Его зовут Андрей.
Мы ошиблись… Это не Никита. Это он. Наш мальчик.
