В тихом городке на берегу Волги, где старые деревянные дома утопают в вишнёвых садах, моя жизнь вдруг перевернулась из-за слов сына, которые пронзили сердце как ледяной ветер. Я, Татьяна Игнатьевна, всегда отдавала последнее своему младшему, Ване, но его неожиданная просьба расколола нашу семью надвое.
Я противилась его ранней женитьбе. Не потому что невзлюбила его избранницу — Людмилу, — просто в свои двадцать пять он едва успел встать на ноги. Только устроился на приличную работу, а уже бросался громкими словами о том, что «сможет содержать семейный очаг». Ваня никогда не умел ждать — его горячая кровь всегда брала верх. Через полгода после свадьбы они снимали уже третью по счёту квартиру в центре Нижнего Новгорода, а аренда пожирала почти всю зарплату.
Молодые решили копить на своё жильё — хотели наскрести на первый взнос по ипотеке. Благое дело, да только трудноосуществимое. И вот однажды сын явился с разговором, от которого у меня земля ушла из-под ног.
— Мам, — начал он, глядя куда-то мимо, — мы с Люсей придумали, как быстрее собрать денег. Переезжай-ка ты в нашу фазенду под Арзамасом, а мы тут в твоей квартире поживём. Так и аренду платить не надо, и копить будем быстрее.
Я онемела. Та самая фазенда была старым садовым домиком с печным отоплением и водой из колонки. Ваня ждал ответа, будто предлагал мне переехать в пятизвёздочную гостиницу.
— Там же всё есть! И печка, и огород. Ну, мам! Мы же не насовсем! Как только наскребём на взнос — сразу вернёшься обратно!
Его слова резали, как нож. Я смотрела на этого мальчишку, которого тянула одна, голодала, лишь бы у него было всё, и не могла поверить, что теперь он просит меня бросить мою жизнь ради его мечты. Дать ночь подумать я себе дала, но решение уже созрело.
Я знала своего Ваню. Переедет он с Люсей в мою квартиру — и всё, прощай, ипотека. Зачем копить, если можно жить в готовом доме? Ваня — не из тех, кто готов терпеть лишения. Устроится удобно — и всё, остановится. А я так и останусь в этом проклятом садовом домике, в тридцати километрах от города, без нормального отопления, без дорог зимой.
И главное — я не хотела отказываться от своей жизни. Я ещё работаю, а ездить каждый день из Арзамаса — это часы в переполненных автобусах. Дача — не для жизни, а для летнего отдыха. Почему я должна страдать, лишь бы сын не напрягался? Это не помощь, а медвежья услуга.
Наутро я позвала их и твёрдо сказала:
— В фазенду я не поеду. Это мой дом. Но могу помочь деньгами, чтобы вам было легче копить.
Ваня побледнел. Его глаза, всегда такие добрые, стали холодными, как февральская река. Люся молча смотрела в пол.
— Ты эгоистка, — прошипел он. — Мы просим временно, а ты даже не хочешь поддержать! Помочь? — Я задохнулась от комка в горле. — Я всю жизнь тебе помогала, Ваня! А теперь ты хочешь, чтобы я отдала тебе всё, а сама жила в сарае? Это не помощь, это издевательство.
Они ушли, хлопнув дверью. С тех пор между нами — словно стена. Звонки стали реже, разговоры — короче, будто мы чужие. Сердце болит, но я знаю — я права.
Я не могла позволить сыну разлениться, привыкнув к моей квартире. И не была готова сломать свою жизнь, лишь бы ему было удобно. Моя старость тоже чего-то стоит. Ваня сейчас обижен, но, может, со временем поймёт — мой отказ не от жадности, а от любви. А пока я живу с этой болью, надеясь, что когда-нибудь наш разлом зарастёт, как старая рана.
