Сегодня снова плакала в подушку — сын с женой решили продать наш семейный домик в деревне, тот самый, что я им подарила от всей души.
Всё началось три года назад, когда мой Игорек объявил о свадьбе. После смерти мужа я осталась одна в нашей уютной квартирке в Коломне, и мысль о невестке, внуках, семейных воскресеньях с пирогами грела душу. Но жизнь, как всегда, распорядилась иначе.
Светлана — так зовут мою невестку — с первых дней дала понять, что мои советы ей не нужны. Их московская квартира вечно в беспорядке, пыль клубится по углам, а едят они то фастфуд, то доставку. Я молчала, зная, как Игорь устаёт на работе, пока она тратит свою скромную зарплату на маникюры и модные платья. Но разве сыну скажешь? Боялась, что отдалится.
Стала звать его по вечерам — варила щи, пекла блины, будто крохами тепла могла накормить его домашним уютом. Однажды перед Светиным днём рождения предложила помочь с угощением. «Не надо, — отмахнулась она. — Ресторан лучше. Не царское это дело — торчать на кухне, как Золушка». Словно ножом по сердцу. «Мы в ваши годы сами всё успевали», — пробормотала я. «Да хватит вам считать наши деньги! — вспыхнула она. — Мы взрослые, сами решаем!» Сжала зубы — но осадок остался.
Года шли. Родились внуки — Машенька и Ванюша. Но воспитывают их странно: ночи напролёт в телефонах, игрушки валяются где попало, ни «спасибо», ни «пожалуйста» не слышала от них ни разу. Молчала, боясь вконец испортить отношения.
А вчера Игорь огорошил: «Продаём дачу». Ту самую, в Рязанской области, среди дубов да речки. Мой покойный Сережа обожал тот домик. Каждое лето — грядки, банька, вечера с самоваром. После его смерти я еле тянула огород, вот и отдала сыну — думала, будет детям счастье: воздух, природа, память о деде.
Но Светка нос воротит: «Удобства во дворе, воду из колодца — это не отдых, а каторینه. Лучше в Сочи махнём». Игорь кивает: «Ма, ну кому сейчас это надо? Продадим — на море съездим».
Слёзы душат. Ведь это не просто участок — тут каждый камень помнит Сережин смех, его мечты о внуках на этой земле. А они — продадут, как старый диван.
Теперь сижу, перебираю фотографии и понимаю: молчала зря. Молчание — не броня, а яд, который годами травил душу. И боль от этого — будто ржавый гвоздь в сердце. Не вытащить.