В один хмурый осенний вечер, когда за окном лил дождь, я вдруг осознала, что в моём животе поселился сын.
Что это именно сын, а не, скажем, глист — я поняла сразу. И с тех пор стала растить его со всей ответственностью. Кормила витаминами, пичкала кальцием, героически глотала рыбий жир. Но сын не оценил моих стараний — через пять месяцев раздул мой живот до размеров пляжного мяча, постоянно толкался и икал.
Я с гордостью носила этот живот, принимая поздравления и мандарины, которые ела вместе с кожурой, кокетливо улыбаясь. По вечерам мы с сыном слушали Вивальди и трагически икали в такт «Времён года».
А потом началось…
Через полгода я вдруг застала себя за облизыванием камня из аквариума, покрытого водорослями. Я не хотела! Но сын приказывал.
Через семь месяцев я килограммами ела сырую гречку. Сын явно издевался.
Через восемь я влезла только в бабушкин халат и клетчатый комбинезон, отчего стала похожа на жену Карлсона. Выбора у меня не осталось — сын вырос, и точка.
А к девятому месяцу я уже не видела своих ног, определяла время суток по икоте сына, ела водоросли, сырую гречку, мандарины с кожурой, активированный уголь, сухую глину для масок, жевала сигаретные фильтры и банановую кожуру.
Не стриглась — баба Катя с первого этажа пророчила, что стрижкой укорочу сыну жизнь.
Не поднимала руки вверх, чтоб пуповиной не обмотался.
Не давала никому пить из своей кружки.
Упорно запихивала себе свечи с папаверином (не туда, конечно, но какая разница — ошиблась на пару сантиметров).
Расчёсывала живот до крови, боясь, что он вот-вот лопнет.
Купила ему коляску, кроватку, гору памперсов, ванночку, подставку, зелёнку, вату, бутылочки, соски, пелёнки, одеяла, матрасы, манеж, велосипед, чепчики, костюмчики, ползунки, шампунь, масло для попы, газоотводную трубку, соплеотсос, клизму, грелки, музыкальный мобиль — и жёлтый горшок.
Катала горшок по квартире, стирала и гладила все эти пелёнки, а мама втихую звонила психушке.
Сын должен был родиться с 12 по 29 июля.
12-го я собрала сумки. В одной — тапочки, гель, шампунь, щётка, блокнот, салфетки, носки, резинка для волос. В другой — две пелёнки, памперс, распашонка, голубой чепчик, конверт с заячьими ушками, кружевной уголок и соска-слоник.
13-го перетащила сумки к кровати.
14-го купила прогулочную коляску и переложила в неё горшок.
15-го от меня сбежал муж.
16-го я объелась рыбьего жира и засела в туалете.
19-го утром захотелось плакать. Я ушла в зал, села под торшер, достала «Тетрис» и начала проигрывать, тихонько всхлипывая.
Через час меня нашёл папа. Посмотрел, потрогал бороду, вздохнул и ушёл.
А ещё через час приехала «Скорая».
Я вцепилась в мужа и заревела. Муж побледнел и сел мимо стула.
Сын решил рождаться.
В роддоме меня взвесили, осмотрели, залезли во все возможные места и сказали: «Родишь к полуночи». Было семь вечера.
В лифте я разревелась. Старушка-санитарка торжественно пообещала не спать и лично отвезти нас в палату. Я успокоилась.
Меня бросили на жёсткую кушетку. Скучно. Сын молчит. Не рожается. На часах восемь.
Пришли врачи:
— Схватки?
— Слабые.
— Воды?
— Нет.
— Стимулировать?
— Пусть сама.
— Шейка?
— На пять.
— Чего не рожает?!
Все уставились на меня.
Я икнула. Мне стало стыдно. Я же не виновата!
Икнула снова — и вдруг подо мной разлилась тёплая лужа.
— Рожаю!!! — заорала я.
Пришла акушерка, поменяла простынь, села рядом:
— Боишься?
Говорит, а сама улыбается. Смешно. У неё-то вода не течёт…
— Боюсь.
И тут меня затрясло.
— Завтра будешь по коридору бегать, как на дрожжах.
Я хотела ответить, но дыхание перехватило — волна боли прокатилась по спине, дошла до коленей и схлынула.
Сын твёрдо решил успеть до полуночи.
**+++
Через три часа я лежала на мокрой от пота кушетке, сквозь боль видела только свои искусаные руки. Кто-то отодвинул волосы с лица.
— Порвётся… — шептали практикантки.
— Голова идёт…
ГОЛОВА?! ГДЕ?!
Потянулась руками — но меня остановили:
— Куда лезешь?! Инфекцию занесёшь!
— Волосы какого цвета? — выдохнула я.
— Тёмные.
— Глаза видны?
— Угу.
Пришла врач. Посмотрела.
— Вставай, только не садись ему на голову.
Я поползла на кресло.
— Хватайся за рычаги, подбородок к груди — и тужься!
Я тужилась, будто паровоз на подъёме.
— Стоп! Голова вышла — теперь не тужься!
Да как же «не тужься»?! Но я старалась.
**Хлюп.**
Странный звук.
И — пустота.
На живот что-то положили. Тёплое. Мокрое. Ползёт!
Я открыла глаза — и накрыла ладонями маленькое, лягушачье тельце.
СЫН. МОЙ СЫН.
Сердечко стучит.
— Потужься ещё раз.
Я послушалась.
Раздался крик. Врач наклонился:
— Ну, мамочка, посмотри, кто тут?
Я выдохнула:
— Сынулька…
Все засмеялись.
Мне положили сына на живот. Он пополз к груди, тоненько плача.
Я прижала его, целуя в макушку, и заплакала:
— Сын… Мой сынок… Кровиночка моя… Мой… Только мой…
Самый красивый. Самый любимый.
Мой Андрюшка!
Откуда имя? Мы же Никитку хотели!
Но он же не Никита! Вот же он — самый настоящий Андрюшка!
Я ждала тебя, малыш. Там дома тебя ждут кроваткаА за дверью уже топал взволнованный папа, несущий целый пакет мандаринов и самую большую в мире бутылку детского шампуня.
