Мои сыновья не появлялись у меня пять лет, но стоило им узнать, что я хочу переписать квартиру на племянницу — как тут же примчались.
У меня двое сыновей, трое внуков, две невестки… а живу я, будто одна на свете. Всю жизнь думала, что дети — опора в старости. Оказалось, нет. После смерти мужа прошло пять лет — и за это время ни один из сыновей не зашёл ко мне. Канули, как в воду. Ни звонка, ни весточки. А потом я обмолвилась, что квартиру я оставлю племяннице. И вот — явились, будто по свистку.
Я растила двух мальчишек, верила — сыновья крепче привязаны к матери. Мечтала, что на склоне лет не останусь одинокой. Мы с мужем вкладывали в них душу, учили, поддерживали. Пока отец был жив — хоть изредка наведывались. Но стоило ему уйти — и я стала для них пустым местом.
Они живут в том же городе, до меня — полчаса на маршрутке. У каждого своим дом, семья. У меня есть внуки, но младшую внучку я в глаза не видела. После перелома никуда не выхожу, а дозвониться к ним — нереально. То «заняты», то «перезваниваем» — а звонка так и нет. Я уже привыкла: их слова — ветер.
Когда соседи затопили, позвонила старшему — трубку не взял. Младшему — пообещал заехать, но так и не приехал. А мне всего-то надо было замазать пятно на потолке. Пришлось звать мастера. Деньги не жаль — жаль, что родные сыновья не могут выкроить час для матери.
Когда сломался старенький холодильник, опять набрала их. Попросила: «Съездите со мной в магазин, боюсь, меня обманут». В ответ: «Мам, не парься, продавцы объяснят». В итоге поехала с братом и племянницей.
А потом грянул карантин. Тут-то они и вспомнили, что у них есть мать. Стали звонить раз в месяц, поучать: «Сиди дома», «Заказывай еду», «Береги себя». Вот только я не умею. Всё мне теперь объясняет племянница. Она же показала, как заказывать продукты через приложение, приносила лекарства, сидела у постели, когда я болела. Каждый вечер звонила: «Тётя Валя, как самочувствие?» Мы стали ближе, чем я когда-либо была с сыновьями.
Теперь праздники провожу с братом и его семьёй. Внучка племянницы зовёт меня бабулей. И я осознала: сыновья-то у меня есть, но родной душой стала племянница. Она ничего не просит. Просто рядом. Помогает.
И я решила: раз сыновья забыли, что у них есть мать, пусть квартиру получит та, кто был со мной в трудную минуту. Оформила завещание. Племянница об этом не знала. Просто хотела сделать по-честному — отдать тому, кто действительно заботился.
Но, видно, кто-то проболался. В тот же день звонит старший. Голос злой, слова резкие: «Ты правда квартиру посторонней отдаёшь?» Я подтвердила. Он орет: «Да ты рехнулась! Это же наше наследство!» Я бросила трубку.
А вечером — звонок в дверь. Оба сына. С тортом. С внучкой. Улыбаются. А потом начинается: «Ты не права», «Она тебя выкинет», «Мы же твои дети», «Ты предаёшь семью». Я молча выслушала. Потом сказала: «Спасибо за заботу. Но решение моё — неизменно.»
Ушли, хлопнув дверью. Пообещали: «Подпишешь бумаги — помощи не жди, и внуков не увидишь». Милые мои, я и так вас не вижу. Приползли через пять лет — и то, когда поняли, что теряют. Не мать — квартиру.
Не жалею. Если вдруг племянница окажется неблагодарной — судьба. Но я в это не верю. Она — добрая, искренняя. А вы… теперь живите с тем, что натворили. Если совесть ещё осталась.
