Он сидит за кухонным столом, неторопливо ест борщ. Лицо спокойное, даже отстранённое. А напротив стоит она — голос дрожит, срывается, слова сыплются, как снежная крупа. Нет, это не злость. Это усталость. Это тревога. Та самая боль, что копилась месяцами, а теперь выплеснулась, жёстко и без прикрас.
Она упрекает его за то, что он снова дал деньги в долг своему другу — тому самому, который не торопится отдавать. «Ты всем помогаешь, а у нас — дыры в бюджете. Ипотека висит, Катя учится на платном, у бабушки крыша течёт, и кто, если не мы?» — бросает она, не дожидаясь ответа. Вспоминает и ковер, так и не отнесённый в чистку, и светильник, который уже неделю лежит в коробке. Всё это — как мелкий осенний дождь. Капля за каплей. И всё же — не злость. Просто нервы. Как всегда.
А он ест борщ. Молча. Привык. Знает: покричит — и успокоится. Так было не раз.
Пришёл домой пообедать — и дешевле, и желудку легче. Домашний борщ — почти лекарство. Она взяла отгул, была у зубного, заодно успела сварить обед. Всё как всегда. Всё по кругу.
Но вдруг что-то изменилось. Она замолкла. Остановилась. Взглянула на него иначе — будто впервые за долгие годы. Он постарел. Исчезли те русые кудри, осталась лысина, блестящая под лампой. Морщины на шее, сгорбленные плечи, потухший взгляд. Сидит. Ест. Молчит. Проглатывает не только борщ, но и всю эту жизнь.
На нём — след времени. Всех тягот, бессонных ночей, боли, оставшейся без слов. Жизнь не щадит — забирает юность, лёгкость, смех. И оставляет усталость. И тарелку борща.
А когда-то он был её парнем. Тем, кто приносил полевые цветы, играл на баяне, пел у костра, кружил её на площади, целовал в висок, смеялся звонко, как пацан. Они смотрели кино в обнимку, гуляли по вечерней набережной, держась за руки… А теперь? Он — седой, сгорбленный, молчаливый. А она? Кричит. Будто чужая.
И тут что-то ёкнуло. Глубоко внутри, под самым сердцем. Она вдруг увидела не мужа — а своего Валерку. Того, с кем смеялась, кого ждала, кому писала записочки с сердечками.
Подошла. Обняла сзади. Прижалась щекой к его спине. Молча.
Он отложил ложку. Осторожно взял её руки в свои. Поцеловал. И всё. Этого хватило.
Потому что именно такие моменты держат нас на этой земле. Когда мальчик и девочка — пусть и с сединой у висков — снова берутся за руки. И идут дальше. Вместе. Через быт, усталость, долги и светильники, обиды и молчание.
Потому что любовь — она здесь. На этой кухне. В этом борще. В этих взглядах. В тишине. В привычке быть рядом.
Если она есть — можно жить. Можно идти вперёд. Вместе. Держась друг за друга, чтобы не сдуло ветром времени. Тем самым ветром, что уносит всех. Рано или поздно.
Но пока… пусть будет борщ. Пусть будут руки. Пусть будет любовь.
