— Опять Лешка храпит! — с досадой подумала Варя. Она отодвинула мужнину руку, на которой лежала, и перевернулась на другой бок. Взглянув на телефон, отметила про себя: второй час ночи.
— Всё, больше не усну, а завтра на работу, — злилась Варя. — Опять буду клевать носом. Хотя вставать рано не надо — вторая смена, но всё равно. Не двадцать же лет, когда можно хоть до утра плясать, а утром — будто огурчик. И это не те ночи, когда с свиданий возвращаешься, не спишь, а по кругу прокручиваешь каждое слово, сказанное с Лешкой. А потом помнишь лишь пару фраз, но улыбаешься, как дурочка. И его лицо — такое близкое, родное — встаёт перед глазами. Серые, спокойные глаза, без подвоха…
А Лешка, как ни в чём не бывало, громко хрипнул, даже не проснувшись, и продолжил мирно посапывать.
— Что же делать? Может, договориться с ним спать в разных комнатах? — размышляла Варя.
От нечего делать она стала перебирать в голове все обиды на мужа. Казалось, их накопилось столько, что хватило бы загрузить товарный поезд да ещё и тележку из «Пятёрочки» доверху. Что её грызло? Обида? Досада? Разочарование?
— Дети выросли. Остались вдвоём. Вроде всё хорошо, но что-то не так. Что именно? — тревожные мысли буравили её сознание тупым сверлом, и теперь их оттуда не выкуришь.
В темноте Варя разглядывала спящего мужа. Он мирно похрапывал, не подозревая, что попал под пристальный ночной дозор жены, выискивающей все его недостатки, чтобы умножить их на два, забыв поделить на ноль. Хотя где-то в глубине памяти шевелилось: на ноль делить нельзя.
— Совсем поседел Лешка. И животик появился. Морщины, как реки на карте, прорезали лоб, выдавая возраст, пережитые невзгоды и болезни. А ведь был красавцем!
— Теперь он не встречает меня с работы, как раньше. Не выходит в прихожую, не целует, не спрашивает, как дела. А когда чай пьёт — громко прихлёбывает! Вещи свои грязные прячет, а я, как только он заснёт, тайком стираю. Утром подкладываю свежие, а он ворчит:
— «Ещё не привык к этой рубашке, а ты новую суёшь! Верни старую!»
— Конечно, он меня обижал. Не раз. И кризисы переживали, и ссорились, и мирились. А уж его родня! Они всё считали, что я ему не пара. На свадьбе обнимали и поздравляли его одного, а я — так, фон. Даже платья мои пересчитывали, обвиняли в транжирстве! А я всегда работала, вещей у меня — раз-два и обчёлся, да и то самых дешёвых. Подруга шила мне по журнальным выкройкам. А Лешка не заступался, только говорил:
— «Не обращай внимания, дорогая. Они просто завидуют».
— А самое больное, — продолжала Варя, — когда наша Катюша серьёзно заболела. Я с ней все больницы объездила, пока диагноз не поставили. Пришлось ехать в Москву на обследование. Не спала ночами, боялась худшего. А Лешка… мне казалось, ему всё равно. Молчал. Не обнял, не сказал: «Всё будет хорошо».
Но когда всё позади было, мы плакали вместе, прося прощения…
— А как он за мной ухаживал! Как познакомились… Я шла по улице, ревела. Домой не хотелось. Дождь лил, зонта не было. Платье прилипло, ноги промокли. А горе-то какое: в универе экзамены, девчонки скинулись на подарки преподавателям — по пять рублей с носа. У меня таких денег не было. Мать отказала, сказала: «Учись лучше, а не подлизывайся».
Стипендию я ей отдавала, а она выдавала мне рубль на три дня — на столовую. Больше ни копейки! «Зачем тебе? Дома живёшь, проездной есть».
— Иду, плачу. В кармане — два рубля и тридцать копеек (не поела в столовой). Бабка Люда пенсию получит только через неделю, отдала мне два рубля — больше не могла. Взяла не глядя.
И тут над головой раскрылся зонт.
— Что вы так поздно одна? Да ещё мокрая, — услышала мужской голос.
— Какое ваше дело? — огрызнулась я.
— Просто хотел дать платок. Вытереть слёзы, — спокойно сказал он.
Достал большой белый платок в клетку. Он до сих пор лежит у нас в комоде. Пахло от него одеколоном — может, на запах и поддалась?
— Как вы догадались, что я плачу? Дождь же лил…
— Сердцем почувствовал, — признался потом Лешка. — Как я мог оставить такую красавицу одну в такую погоду?
— Меня зовут Варя.
— А я — Алёша. Можно я вас Никой буду звать? Я вас в кафе приглашаю. Там тепло, чай попьём. Расскажете, что случилось. Я, как джентльмен, тайны не выдам.
И я, всегда осторожная, ему всё выложила. Он выслушал, дал пять рублей:
— Берите. Не из-за денег же грустить.
Через неделю, получив бабкины деньги, я вернула долг. Он обиделся:
— Мужчина должен быть полезным. Если позволите, я ваши проблемы решать буду.
Больше мы к этому не возвращались.
За окном светало. Варя лежала без сна, вспоминая их с Лешкой жизнь — трудную, но счастливую. Всё было: и радости, и горести. Но он никогда не бросал её одну с проблемами. Молча нёс всё на своих плечах.
Хоронили родных вместе, плакали, прижавшись друг к другу. Теперь дети выросли, разлетелись, а они остались, как сироты.
— Да что я ною-то? Сама не лучше — морщины, лишний вес. И храп — ерунда, можно же его перевернуть…
Лешка во сне обнял её, притянул и поцеловал в макушку. На душе сразу полегчало.
Ведь главное для женщины — знать, что её любят. Что её слёзы утрут платком, а проблемы возьмут на себя. Назовут «моей девочкой» и прижмут, как в юности.
Утром Варя зашла на кухню.
— Проснулась, соня? — Лешка поцеловал её. — Ты меня сегодня разбудила — в шесть утра мурлыкала, как наша Мурка.
— Храпела, значит?
— Ну… громко дышала. Ты что, не знала?
— Нет, — тихо ответила Варя.
Вот так-то. В чужом глазу соринку видим, а в— А вот в своём и бревна не замечаем, — улыбнулась Варя, наливая мужу чай.
