— Ну, я пошел… Люба.
— Иди.
— Я ухожу, Люба, слышишь?
— Иди, Ваня, иди.
Только когда дверь захлопнулась за Ваней, Людмила разрешила себе заплакать. Она сидела в старом креслице, доставшемся еще от прабабушки, поджав ноги, и лила слезы. Тихо, по-детски, чтобы никто не услышал. Плакала, пока не начала икать, совсем как маленькая.
Как жить дальше? Без Вани? Без человека, с которым делила столько лет?
Люба встала, чтобы приготовить ужин, но замерла. Зачем? Вани не будет. Она рухнула обратно в кресло и снова расплакалась.
Но потом вспомнила про детей. Скоро вернется дочь Даша, студентка, голодная после пар. Потом появится сын Кирилл — он задержится на футболе. Их-то кормить надо. Люба заставила себя подняться, вытерла глаза и побрела на кухню.
Вспоминая годы с Ваней, она снова разрыдалась. Как? Как без него?
Вечером дети, как всегда, ввалились домой с шумом, толкаясь и подкалывая друг друга. Но быстро заметили: отца нет.
— Мам, а где папа? В отъезде? — спросила Даша.
— Да, кстати, где он? — подхватил Кирилл.
Люба не сдержалась. Слезы брызнули ручьем, она опустилась на стул и зарыдала.
— Мам, что случилось? Он в больнице? — заволновалась Даша.
— Нет… ушел… — выдавила Люба. — Навсегда… к другой.
— Что?! — хором ахнули дети. — Мам, ты шутишь?
Но шутки не было.
У Кирилла задрожала губа. Хоть и спортсмен, а в двенадцать лет все еще малыш. Он растянулся между матерью и сестрой, готовый расплакаться.
— Так, — Даша резко провела лб. — Кирилл, марш умываться и уроки делать. Мам, хватит слезы лить. Надо думать, что делать.
Даша была быстрой, как молния, и твердой. Кирилл, не споря, послушался.
Позже Даша заглянула к брату.
— Ревешь?
Кирилл замотал головой, не поднимая глаз.
Даша обняла его, потрепала по волосам.
— Выкарабкаемся, Кирюха. Слышишь? Мы — семья, а он там один. Ему хуже.
— Его что, жалеть? — вырвалось у Кирилла со слезами.
— Жалеть? Хорошая мысль. Мы будем счастливыми, самыми счастливыми. А он еще поймет, какую дурь совершил.
Успокоив брата и мать, Даша ушла в ванную и там, наконец, дала волю слезам. Как? Как их папа, самый лучший, мог так поступить? Не красавец, обычный мужичок с пузом, которое мама откормила своими пирогами. Шутки так себе — только мама смеялась. Ездит на «копейке», которую сам же ласкает. Работает начальником отдела на заводе, зарплата — копейки.
Но в их семье всегда было тепло. Даша хвасталась подругам, что ее отец — единственный, кто не шляется. А оказалось…
Слезы текли, Даша смывала их ледяной водой.
Жизнь шло дальше, но уже без отца. Слово «папа» исчезло. Теперь говорили «он» или «отец», даже редко.
Однажды Даша услышала за спиной:
— Даш, Дашенька, подожди!
Она обернулась. За ней, запыхавшись, бежал отец — нелепый, в тесном костюме, с галстуком, будто удавкой.
Даша отвернулась и зашала быстрее.
— Дочка, стой! — молил он.
— Чего тебе? — холодно бросила она.
— Вот, деньги… возьми, — Ваня протянул пачку купюр. — Здесь много. Приходи к нам, Даш. Ирина, она хорошая, шубами торгует. Шубку тебе подберем. И маме на день рождения норковую! Ирина мне все разрешает. Скоро опять в Турцию полетим, за шубами…
— Да пошел ты… в тайгу, — отрезала Даша.
— Зачем в тайгу, доча?
— За шубами. На другие три буквы не могу — воспитание не позволяет… папа.
Ваня застыл, словно его окатили ледяной водой. Он знал: денег в семье не хватает. Жили скромно, а тут он… завертелся с Ириной.
Все началось с коллеги, Сереги. Тот позвал Ваню в гости к подруге, а там была Ирина. Сначала она ему не понравилась — слишком яркая, грубая, здоровая, как медведица. Смотрела, будто хотела сожрать. Ваня посидел чуток и ушел домой.
В тот вечер он впервые соврал Любе, сказав, что задержался на работе. Сердце колотилось, стыд душил. Люба решила, что он заболел, а ему просто было так стыдно, что температура подскочила.
Потом Серега снова уговорил: «На полчасика!» И снова Ирина.
— Ты чего, Вань? Она шубы из Турции возит, две лавки на рынке! Шубу Любе купишь, любую!
— Да зачем она мне? У меня Люба есть.
— Да брось! Скучно ей одной. Что с тебя убудет? Шуба норковая для Любы — хочешь?
— Хочу…
И он пошел. А потом еще и еще. Все из-за проклятой шубы. Сам не понял, как оказался с Ириной в постели. Рыдал, еха домой, так было гадко и стыдно перед Любой. А потом она узнала… и не простила. Велела уйти.
Ирина была в восторге.
Вечером Даша была мрачнее тучи.
— Даш, он к тебе приходил? — спросил Кирилл, мямля.
— А к тебе?
Брат кивнул.
— Я сказал, чтоб не подходил. Ненавижу его, предатель.
Даша кивнула.
Ваня тосковал.
— Ты чего, Ванюша? — спрашивала Ирина.
— Дети не хотят со мной говорить. Люба тоже… Я им деньги предлагал, а они… гордые. Знаю ведь, что им тяжело…
— Ну, она же сама тебя выгнала, — пожала плечами Ирина.
— Сама… Но как она узнала? Мы же тихо все делали…
Ирина встала с роскошной кровати, каких Ваня в жизни не видывал, поставила бокал с шампанским на столик. Она часто пила шампанское и заедала клубникой, заставляла и Ваню, хотя он терпеть не мог это пойло, а на клубнику чесался.
— Это я ей сказала, — равнодушно бросила Ирина.
— Как сказала?
— Ну, так и сказала. Она не поверила, а я описала т— Она не поверила, а я описала твою родинку и то, как ты хнычешь после… ну, сам знаешь.
