Давным-давно, в одной деревне под Рязанью, жила-была свекровь, что заглянула в кастрюлю да так и обомлела.
Татьяна Семёновна поднялась с первыми петухами и, по обычаю, направилась в кухню своего дома. Каково же было её удивление, когда у печки уже хлопотала невестка.
— Доброго здоровья, — улыбнулась Авдотья, помешивая что-то в чугуне.
— Доброго, — буркнула Татьяна Семёновна, сморщив нос. — Да что это ты варишь?
— Щи, — ответила невестка, не отрываясь от дела. — Василий их очень любит.
— Щи? — свекровь с подозрением втянула воздух. — Разве так они пахнут?
— А как же иначе? — Авдотья пожала плечами, накрыла чугун крышкой и вышла.
Татьяна Семёновна, недолго думая, подскочила к печке, откинула крышку и заглянула внутрь. То, что она увидела, заставило её вскрикнуть от ужаса.
— Да что это за месиво?! — прошептала она, попятившись назад, будто от дурного зелья.
Авдотья вернулась с мисками и, заметив реакцию свекрови, спокойно пояснила:
— Щи, Татьяна Семёновна. Овощи с нашей земли — свежие, только что собраны. Когда готовишь из своего, будто праздник на душе.
— Праздник? — фыркнула свекровь, скрестив руки. — Да этот твой огород — одна мука! Копошиться в земле, когда всё можно купить на базаре? Не понимаю я вас.
— А мне по сердцу, — тихо ответила Авдотья, разливая щи по мискам. Запах свеклы, капусты и зелени наполнил избу. — Земля даёт силы, когда с ней в ладу живёшь.
— Силы? — свекровь закатила глаза. — Это те, у кого дела нет, могут в земле ковыряться. А нормальные люди… — Она замолчала, заметив, что Авдотья лишь улыбается, будто не слышит её колкостей. — И кому ты столько наварила?
— Нам, — ответила невестка. — На день-другой. Василий всегда просит добавки.
Татьяна Семёновна отпрянула, будто от щей ей дурно стало.
— Я этого есть не стану! — заявила она с пафосом. — Один запах тошноту вызывает! Что ты туда навалила?
Авдотья вздохнула, стараясь не смотреть на свекровь. Краем глаза она заметила, как её муж Василий, вошедший в избу, напряжённо наблюдает за перепалкой, но пока молчит.
***
Татьяна Семёновна никак не могла взять в толк, что стряслось с её сыном. Ещё пару лет назад Василий был городским парнем, подающим надежды бухгалтером. Они вместе ходили на концерты, обсуждали новые кафе, мечтали о его карьере. И вдруг — эта деревенская доля, земля, эта простоватая Авдотья! Само её имя сводило свекровь с ума.
Василий всегда был завидным женихом — статный, умный, обходительный. Сколько городских девиц из хороших семей по нему вздыхали! Почему он выбрал эту деревенскую простушку да этот дом в глуши? Татьяна Семёновна надеялась, что сын «перебесится» и вернётся в город, к настоящей жизни. Но время шло, а Василий всё глубже увязал в этой «сельской идиллии».
Она решила действовать. Приглашение на ужин от Авдотьи стало идеальным поводом. Свекровь задумала план: напомнить сыну, кто он есть, и вытащить его из этой деревни, пока не поздно.
***
Василий вошёл в избу, обнял жену и повернулся к матери:
— Матушка, попробуй щи. Дунька их отменно готовит!
— Василий, ты же знаешь, мы с отцом никогда это деревенское варево не ели, — отмахнулась Татьяна Семёновна. — Помню, ты в детстве сам от щей нос воротил, говаривал, что это еда для стариков.
Авдотья невольно улыбнулась, представив маленького Василия, морщащегося от миски. Но теперь её муж был взрослым мужиком, и вкусы его изменились.
— Мам, времена нынче другие, — усмехнулся он. — Дунины щи — объедение. Попробуй, не пожалеешь.
— Объедение? — свекровь аж поперхнулась. — Василий, ты называешь чугун с капустой объедением? Настоящие яства — в трактирах да на ярмарках, а не эта… стряпня!
Авдотья старалась не обращать внимания на слова свекрови, но в душе что-то сжалось. Она знала, что для Татьяны Семёновны она — лишь деревенская баба, недостойная её сына. И всё же ей так хотелось, чтобы свекровь хоть раз оценила её труды.
— Мам, хватит, — твёрдо сказал Василий. — Дунька для нас старается. Мы счастливы, и это главное.
— Счастливы? — Татьяна Семёновна губы поджала. — Посмотрим, надолго ли. Ты городской человек, Василий. Город тебя ждёт, а эта твоя… земляная жизнь — блажь. Вспомнишь ещё мои слова.
Василий посмотрел на мать с укором:
— Я взрослый, матушка. Мы с Авдотьей эту жизнь выбрали, и я не жалею.
— Пока не жалеешь, — бросила свекровь. — Но ты забыл, что такое настоящая жизнь. Эта твоя Авдотья заворожила тебя своей землёй, да ненадолго.
Авдотья не выдержала:
— Татьяна Семёновна, что плохого в нашей доле? Мы никому не помеха. Василий доволен, разве вам не радостно?
— Радостно? — свекровь вспыхнула. — Я вижу, как ты моего сына в эту глушь заманиваешь, подальше от людей! Тебе выгодно его тут держать. Ещё, небось, ребёнка родишь, чтоб навек привязать!
Авдотья замерла, поражённая жестокостью слов. Василий встал, глаза его потемнели:
— Матушка, ты переступила черту.
Татьяна Семёновна не отступала:
— Правду говорю, сынок. Не можешь ты вечно в этой глуши сидеть. Как ты, городской, можешь радоваться этой земле да щам?
Василий вдруг улыбнулся:
— Знаешь, матушка, я был городским, потому что другой жизни не знал. Авдотья мне новый мир открыла, и он мне по душе.
Татьяна Семёновна фыркнула, но спорить не стала. Она поняла, что её план провалился, но в душе уже зрел новый замысел. Сдаваться она не собиралась.
***
Когда свекровь уехала, Авдотья долго сидела на кухне, глядя на чугун со щами. Грело, чтоСолнце садилось за околицей, а она всё размышляла, суждено ли когда-нибудь свекрови понять, что счастье бывает разным, как и супы.
