23 сентября 2023 года
Мне уже 69, и я больше не в силах молчать о том, что годами гложет мою душу. Пусть пишут в дневниках молодые девушки — у старух вроде меня тоже есть право на исповедь.
Здесь, в тихом пригороде под Владимиром, где ветер с Клязьмы шепчет что-то листочкам берёз, я осталась одна со своими мыслями. Меня зовут Людмила Васильевна, и сегодня впервые за много лет я решилась перечитать старые письма.
### Жизнь взаймы
В мои годы полагается нянчить правнуков да пить липовый чай с малиновым вареньем. А я? Я до сих пор мою полы в Германии, ухаживаю за немощными стариками, чтобы семья сына не знала нужды. Уехала впервые в 45 — думала, на год-два, пока муж Иван не найдёт новую работу после сокращения на заводе. А сын Дмитрий как раз в институт поступал…
Но жизнь — она ведь как река: закрутит, унесёт. Годы превратились в десятилетия. Я стирала, готовила, вытирала чужие слёзы, пока мои собственные дети забывали мой голос. Каждый месяц переводила деньги — то на квартиру Диме, то на машину Ване, то на лечение внучке.
### Тайна в чужом доме
В Мюнхене был у меня подопечный — Гюнтер. Вдовец, профессор в отставке. Сначала просто чай подавала, потом разговорились. Он русскую литературу обожал, даже «Евгения Онегина» наизусть цитировал. А как играл на фортепиано!
Никогда не целовались, не обнимались. Но когда он читал мне стихи, а я ему варила борщ — в эти минуты я переставала быть сиделкой. Когда его не стало три года назад, я плакала так, будто хоронила часть собственной души.
Ни Диме, ни Ивану я не сказала ни слова. Боялась: осудят, не поймут. Но сейчас, вернувшись на две недели в родной дом, понимаю — не могу больше носить эту боль в себе.
### Чужие среди своих
Дмитрий теперь важный начальник в банке. Жена его Лена не работает, дети в частной школе учатся. Когда я заикнулась, что хочу вернуться насовсем, он аж поперхнулся: «Мать, ты с ума сошла? Кто ипотеку платить будет?»
Иван за эти годы совсем от рук отбился — целыми днями на рыбалке или с друзьями в гараже. Когда я приезжаю, даже чайник поставить забывает.
Вчера разбирала шкаф — нашла свою свадебную фату. Села на кровать и вдруг осознала: я тридцать лет была тенью. Для них — не мать, не жена, а просто перевод с отметкой «Зачислено».
### Последняя искренность
Гюнтер перед смертью сказал: «Людмила, du bist mehr wert» («Ты стоишь большего»). Может, пора наконец ему поверить?
Завтра пойду в церковь, поставлю свечку за упокой его души. А вечером соберу всех за столом. Расскажу про Гюнтера. Про то, как ночами плакала в подушку в чужой стране. Про то, что в 69 лет хочу просто спать в своей кровати и слышать, как внуки кричат: «Бабуля, иди чай пить!»
Пусть назовут эгоисткой. Пусть обвинят в предательстве. Но если не сейчас — то когда? У старух нет времени ждать.
