— Опять Ваня храпит! — раздосадовано мелькнуло в голове у Ларисы.
Она отстранила его тяжёлую руку, придавившую её плечо, и перевернулась на другой бок. На экране телефона — половина второго.
«Не засну уже, а завтра смена… — сердилась про себя Лариса. — Хорошо, хоть вставать не рано, но всё равно. Не двадцать же лет, когда хоть до утра гуляй, а утром свежая, как огурчик!»
А Ваня, будто в насмешку, издал новый раскатистый звук, даже не шелохнувшись.
— Может, договориться и спать в разных комнатах? — подумала Лариса.
От бессонницы в голову полезли старые обиды, как тараканы из щели. Их скопилось столько, что хватило бы на целый вагон да ещё прицепную тележку из «Пятёрочки».
Что её грызло? Досада? Усталость? Или просто возраст?
«Дети выросли. Остались мы вдвоём. Вроде всё хорошо, но…» Мысли, будто тупое сверло, буравили голову, оставляя дыры, из которых теперь не выгнать даже метлой.
В полутьме Лариса разглядывала мужа. Он посапывал, не ведая, что стал объектом пристального ночного изучения.
— Совсем седой… Да и живот вырос. Морщины, как дороги на карте, расползлись по лицу, выдавая годы, болезни, тревоги. А каким красавцем был!
— Раньше встречал с работы, целовал, помогал снять пальто… А теперь? Чай хлебает, как паровоз, вещи прячет, будто я их выброшу. А я всё равно стираю — ночью, пока спит. Утром свежее бельё кладу, а он ворчит: «Где мои старые рубашки?»
Вспомнилось худшее: когда дочка, Оленька, тяжело заболела. Лариса металась по больницам, а Ваня… молчал. Не обнял, не сказал: «Всё будет хорошо».
— Тогда я подумала: мы чужие.
Потом, когда худшее миновало, они плакали вместе, обнявшись, как дети.
— А как он за мной ухаживал!..
В памяти всплыл вечер. Дождь. Лариса шла по улице, промокшая, с разбитым сердцем.
— В университете собирали деньги на подарки преподавателям. Пять рублей с человека. У меня — два с мелочью. Мать отказалась дать: «Учись лучше, а не подлизывайся!»
Стипендию она отдавала родителям — на «карманные» выдавали рубль в три дня.
— Бабка пенсию через неделю получит… А завтра сдавать деньги. И тут…
Над головой раскрылся зонт.
— Девушка, что вы одна под дождём? — мужской голос.
— Отстаньте!
— Хотя бы платок возьмите. Чистый.
Он достал клетчатый носовой платок — большой, пахнущий одеколоном. Лариса позже его выстирала и спрятала в комод.
— Как узнал, что я плачу? Дождь же лил…
— Сердцем почувствовал, — признался Ваня потом.
Он привёл её в кафе, угостил чаем с эклером. Лариса, обычно скрытная, выложила всё.
У подъезда он протянул пять рублей:
— Возьми. Не грусти из-за денег.
Через неделю она вернула ему купюры. Ваня обиделся:
— Я должен благодарить тебя за то, что ты позволила мне быть нужным.
Больше об этом не говорили.
За окном светало. Лариса лежала без сна, вспоминая их жизнь — и радости, и потери.
— О чём я? Сама уже не конфетка. Морщины, килограммы…
Ваня во сне обнял её, притянул к себе, поцеловал в макушку.
— Как же это важно… Чтобы тебя любили. Чтобы носиИ, прижавшись к его тёплому плечу, Лариса наконец заснула под его тихое, ровное сопение.
