Старые письма
Когда почтальон перестал подниматься на этажи и стал оставлять газеты и конверты у входа, Марина Петровна сначала возмущалась. Затем смирилась. Теперь её утро начиналось со спуска по лестнице, холодными перилами в руке, к старому зелёному ящику с отогнутой дверцей.
Ящик принадлежал ещё восьмидесятым, его краска облупилась, а номер «12» стоял криво. При открытии он скрипел, и Марина Петровна каждый раз думала, что он совсем отвалится, и тогда где же ей искать письма Лады.
Письма приходили нерегулярно то через неделю, то через месяц. Но всетаки приходили. Тонкий конверт, аккуратный наклонный почерк, лёгкий аромат дешёвых духов. Марина Петровна поднималась обратно, ставила чайник на плиту, садилась за стол и разрезала конверт по шву, чтобы не порвать бумагу.
Лада жила в другом городе, в тысяче километров от неё. Когдато они делили одну комнату в общежитии медицинского института, зубрили анатомию и делили одну банку тушёнки. Потом у Лады началась семейная жизнь, у Марины Петровны работа в поликлинике, поздний брак, дочь. Они разъехались, но не разошлись. Письма держали между ними тонкую, но прочную нить.
Лада писала о даче, о соседке, которая опять посадила нелепые помидоры, о сыне, который всё ещё не может уйти от своей вечно недовольной жены. О давлении, которое «скачет, как козёл», и о новых таблетках, выписанных врачом. Между строк всё время ощущалась прежняя Лада: смеющаяся, упрямая, слегка язвительная.
Марина Петровна отвечала вечером, когда в квартире становилось тихо. Дочь жила отдельно, внук приезжал по выходным. В будни лишь тикание часов, гул лифта за стеной и её рука, шуршащая по бумаге. Она писала о поликлинике, где ещё подрабатывала терапевтом на полставки, о соседях, которые постоянно спорят изза парковочного места, о внуке, ставшем «айтишником», который ничего толком не объясняет.
Она любила сам ритуал: взять чистый лист, выровнять его, мысленно обвести день, решить, что рассказать Ладе, а что оставить при себе. Письмо было маленьким вечерним итогом. Марина Петровна писала медленно, вчитываясь в каждое слово, будто слышала, как Лада будет читать.
Однажды внук, Сергей, пришёл с коробкой.
Бабушка, сказал он, вынимая из коробки новый телефон, хватит уже играть с кнопочным. Пора в двадцать первый век.
А я что, в девятнадцатом живу? отозвалась Марина Петровна, но всё равно взяла телефон. Тонкий, тяжёлый, стеклянный. Ей было страшно даже держать его. Казалось, уронит и всё, минус стипендия Сергея.
Всё просто. Смотри. Сергей провёл пальцем по экрану, и тот вспыхнул яркими квадратиками. Это мессенджер. Тут можно переписываться мгновенно, голосом или картинками.
А почта чем плоха? Марина Петровна усмехнулась, но в глазах появился интерес.
Почта хороша, когда получаешь открытку из Сочи. А тут ты можешь с Ладой общаться каждый день.
Сергей уже знал про Ладу. Марина Петровна иногда читала ему отрывки её писем. Внук хмыкал: «Крутая подруга». И решил, что Ладу тоже надо осчастливить.
Только Лада поморщилась Марина Петровна, подбирая слово, телефоном не пользуется. У неё старый кнопочный. Она говорила.
А у неё есть внуки?
Есть внучка. Ольга. Студентка.
Значит, разберёмся. Вы ей пишете письмо, просите Ольгу помочь, а я пока всё настрою, сказал Сергей, ставя телефон на стол, подключая к розетке и вводя какието данные. Марина Петровна наблюдала, как светится экран, как бегут полоски загрузки, чувствуя одновременно глупость и волнение.
Вечером она села за стол, как обычно, но рядом с листом лежал новый телефон, молча светившийся, показывающий время и погоду. Марина Петровна достала конверт, аккуратно написала адрес Лады и, помедлив, в конце добавила: «Лада, Сергей мне купил телефон, говорит, можно письма через него отправлять. Если у Ольги будет возможность, пусть тоже посмотрит. Может, и мы научимся. Хотя я уже старая кошка».
Она улыбнулась, запечатала конверт и на следующий день опустила его в большой почтовый ящик у подъезда не в свой зелёный, а в общий, с прорезью для писем.
Ответ пришёл через две недели. Лада писала: «Ты, конечно, отсталая, но я ещё дальше. Ольга смеётся, говорит, что всё можно. Пришла к нам на выходные, показала на своём телефоне, как это делается. Так что давай, Маришка, удивляй. Ольга сказала, что как только я приеду к ней в город, она мне всё настроит. А то и сама приедет. Представляешь, я буду тебе сообщения писать. Как молодёжь».
Марина Петровна рассмеялась. В письме слышался тот же азарт Лады, с которым она когдато училась ездить на мотоцикле бывшего мужа.
Через месяц Сергей пришёл снова, сел рядом и терпеливо показывал, как нажимать, куда смотреть.
Вот, сказал он, это чат. Здесь будут ваши сообщения. Сначала я добавлю себя, потренируемся.
Он набрал ей пару фраз. Телефон тихо звякнул, экран вспыхнул. Марина Петровна вздрогнула.
Не бойтесь. Это просто уведомление. Нажимайте сюда.
Она нажала, увидела слова: «Привет, бабушка! Это тренировка». Снизу была пустая строка.
Сюда пишите ответ, сказал Сергей. Нажимаете эти буквы.
Пальцы Марии дрожали. Она медленно набрала: «Привет. Вижу». Ошиблась, вместо «вижу» получилось «виху». Сергей рассмеялся, но сразу поправил.
Ничего, исправим. Он стер буквы, показал, как поставить правильные.
К вечеру она уже могла самостоятельно открыть чат, набрать короткую фразу, отправить. Голосовые сообщения её пугали, но Сергей сказал, что это позже.
Лада объявилась в мессенджере в начале осени. На экране появилось сообщение от незнакомого номера: «Маришка, это я. Лада. Ольга настроила. Привет тебе из нашего болота».
Марина Петровна долго смотрела на эти слова. Казалось, Лада вдруг оказалась очень близко не на расстоянии письма, не за тысячу километров, а гдето рядом, за стеной.
Она набрала: «Лада! Я тебя вижу. Вернее, читаю. Как ты?» и отправила, затаив дыхание.
Ответ пришёл через минуту. Не неделя, не две, а минута.
«Жива, пока. Давление шалит, но я его не боюсь. Ты как? Сергей тебя мучает своим прогрессом?»
Она засмеялась и написала про Сергея, про свою поликлинику, про соседку, которая опять ругалась с управляющей компанией. Пальцы путались, буквы иногда складывались в странные слова, но Лада всё понимала. Время от времени Лада ставила в конце фразы жёлтый смайлик с улыбающимся лицом.
Это смайлик, объяснил Сергей, заглянув через плечо. Типа улыбается.
Марина Петровна кивнула. Она решила смайликами не пользоваться, будто это был чужой язык. Но иногда, когда Лада присылала особенно колкую шутку, рука сама тянулась к маленькой рожице.
Переписка пошла бойко. Утром Марина Петровна проверяла телефон, как раньше проверяла почтовый ящик. Днём, в перерыве между приёмами, украдкой заглядывала в экран, чтобы прочитать очередное сообщение Лады. Вечером они могли обменяться десятком коротких фраз.
Скорость общения оказалась странной: радостной и тревожной одновременно. То, что раньше растягивалось на страницы и недели, теперь умещалось в пару строк. Не успела Марина Петровна подумать, как уже отправила.
Однажды Лада написала: «Представляешь, ко мне сосед по даче подкатывает. Старый хрыч, но глаза ещё бегают. Пришёл вчера с яблоками. Говорит, мол, давайте вместе чай пить. А я ему: у меня давление, мне нельзя волноваться».
Марина Петровна нахмурилась. Она вспомнила, как Лада жаловалась на одиночество и язвительно отзывалась о вдовцах, которые «ищут бесплатную сиделку».
Она набрала: «Смотри, чтоб не сел тебе на шею. Потом не отстанешь. Они все такие», послала, даже не перечитав.
Ответ пришёл почти сразу: «Спасибо, что так высоко думаешь обо всех мужчинах за семьдесят. Я, между прочим, сама разберусь».
Марина Петровна почувствовала, как внутри чтото кольнуло. Она хотела написать: «Я просто переживаю», но остановилась. Экран светил, показывая последнее сообщение Лады без смайлика.
Вечером пришло ещё одно: «И вообще, ты как будто радуешься, что у меня ничего не получится. Чтобы я с тобой по старости переписывалась и никуда не дёргалась».
Марина Петровна уставилась на эти слова, ей стало жарко. Она отложила телефон, пошла на кухню, налила себе чай. В голове шумело. Радуется? Она, которая каждый раз, когда Лада писала о болячках, не спала половину ночи, представляя худшее.
Она вернулась к столу, открыла чат. Пальцы дрожали. Написала: «Ты не права. Я за тебя боюсь. Я знаю, как они любят, чтобы их кормили и лечили, а потом уходят к другой. Я видела таких на работе». Нажала «отправить».
Ответа не было. Ни через минуту, ни через час. Телефон тихо вибрировал от других уведомлений, но от Лады тишина.
Ночью Марина Петровна просыпалась несколько раз, включала экран, смотрела на пустой чат. Утром пошла в поликлинику, но мысли всё время возвращались к этим словам. Думала, что радуется, а сама тревожится.
Днём телефон пискнул. Марина Петровна вздрогнула, открыла. Это был Сергей: «Бабушка, как дела? Не забросила телефон?» Она коротко ответила: «Всё нормально, на работе. Позже позвоню».
От Лады всётаки ничего.
Третий день Марина Петровна не выдержала и набрала номер Лады. Долгие гудки, никакого ответа. Поставила телефон, набрала снова та же тишина.
«Может, уехала на дачу, связи нет», попыталась успокоить себя. Но тревога росла.
Вечером, когда уже почти решила написать длинное извещение, на экране всплыло уведомление. Новое голосовое.
Она нажала на треугольник. Сначала послышался шорох, затем голос Вики, внучки Лады.
Марина Петровна, здравствуйте. Это Вика. Бабушка в больнице, был приступ. Сейчас в реанимации, но уже лучше. Я нашла ваш номер в её телефоне. Она просила передать, что не сердится и напишет, как только сможет. Простите за запись, я сейчас между отделениями, говорить не могу.
Голос дрогнул, запись оборвалась.
Марина Петровна сидела неподвижно, пока голос Вики не смолк. Затем поднялась, нашла в шкафу старую папку с конвертами, достала чистый лист, села за стол и написала: «Дорогая Лада». Писала долго, подробно, о том, как испугалась, когда она перестала отвечать, о том, как глупо они поссорились, о том, что никакой мужчина не стоит разрушать давнюю дружбу, о том, что если Лада захочет пить чай с соседом или с кемнибудь, она будет только рада, если ей будет хорошо.
Конверт получился толстым. Она подписала адрес, спустилась вниз и опустила в прорезь большого почтового ящика у подъезда.
На следующий день она осторожно написала Вике в мессенджере: «Вика, здравствуйте. Письмо бабушке отправила. Как она?», и получила ответ через пару часов: «Здравствуйте. Ей лучше. Перевели в палату. Пока слабая, но уже ругается на еду, это хороший знак. Я ей прочитала ваше сообщение, она плакала, сказала, что вы упрямая, но хорошая. Как станет сильнее, сама напишет».
Марина Петровна улыбнулась сквозь слёзы. Упрямая, но хорошая почти как комплимент.
Дни шли. Она ходила на работу, вечером смотрела новости, иногда звонила дочери. Телефон лежал рядом, как маленькое окно, в которое пока никто не заглядывал.
Через неделю пришло новое сообщение от Лады.
Маришка. Пишу медленно, рука дрожит. Твой прогресс чуть не меня убил. Вика говорит, что это шутка. Я ей не очень верю. Но всё равно. Не сердись. Я тогда вспылила. Ты, конечно, тоже молодец. Сразу всех мужиков под одну гребёнку. А ведь мне просто хотелось почувствовать себя живой, а не только бабкой с таблетками. Ты меня поняла?
Марина Петровна перечитала несколько раз, потом ответила: «Поняла. Я тоже иногда хочу почувствовать себя не только терапевтом и бабушкой. Прости, что полезла с советами. Я боюсь за тебя. И за себя тоже. Что останусь без тебя. Но это не оправдание. Давай договоримся. Ты рассказываешь всё, что хочешь, а я сначала думаю, потом пишу. Хотя бы минуту». В конце добавила маленький улыбающийся значок, долго ищя его среди десятков других. Когда нашла и нажала, почувствовала себя немного глупо, но и легче.
Лада ответила коротко: «Согласна. Минуту думать это революция для тебя. Я горжусь. Пиши мне письма, не бросай. А в мессенджере будем болтать по мелочам. Как девчонки в коридоре общаги».
Марина Петровна громко рассмеялась. Она почти услышала в голове, как Лада произносит эти слова со своей особой интонацией.
Вечером она достала из пачки новый конверт, положила его на стол. Рядом лежал телефон два разных способа говорить с одним человеком.
Она написала Ладе письмо о своей поликлинике, о том, как главный врач опять пытался заставить всех выйти в выходные, но старшая медсестра подняла бунт, о том, как соседка снизу наконец сделала ремонт и перестКак соседка снизу наконец сделала ремонт и перестала жаловаться, а я, глядя на телефон, почувствовала, что наша дружба, сквозь письма и сообщения, превратилась в живой мост, соединяющий два сердца через время и расстояния.
