Под тяжёлыми дождливыми облаками
Жена Артёма, Людмила, вела себя всё страннее. Вчера она устроила скандал на ровном месте — кричала, что он разбрасывает носки, не моет посуду, забывает о её просьбах. Ей, оказывается, надоело за ним “ухаживать, как за ребёнком”. А главное — он не может скопить на новую “Ладу”. Артём заподозрил: дело не в нём. Не ради него она вдруг записалась на фитнес, сменила гардероб и стала краситься каждый день. И Людмила ушла…
Прошёл год. Однажды утром Артёма разбудил звонок в дверь. Накинув потрёпанный халат, он босиком побрёл по холодному полу, открыл — и остолбенел.
Тяжёлые серые тучи нависли над Самарой, затягивая небо, как грязная вата. Дождь барабанил по крыше “Жигулей”, ветер выл в щели. В салоне было тепло, радио тихо бубнило старую песню, но за окном — лишь промозглая тоска.
Улицы опустели. Машин почти не было. Сколько уже кругов он нарезал? Из дома бежал — там каждый угол напоминал о прошлом.
Неделю назад вернулась Людмила. Со слезами, с покаянием. Думала, он расплавится, простит. А как забыть, как она орала, что он “ничтожество”, “лузер”, что “даже ребёнка не может ей дать”?
Год назад она раздула ссору из ничего. Кричала, что устала от его бардака, что он неспособен заработать на отдых в Сочи. “Я ухожу к тому, кто сможет!” — бросила в лицо. Он не держал. Пережил. Выпил с друзьями, потом закопался в работе.
Коллеги-женщины зашевелились — холостой, с квартирой, без вредных привычек. Но искры не было. Друзья отдалились — их жёны боялись, что свободный Артём “совратит” их мужей.
Детей у них не было. Людмила проверялась — врачи говорили, всё в порядке. А при разводе выпалила: “Ты даже жену выбрал бесплодную!” Это резануло. Но если бы она осталась — простил бы.
А потом тот звонок. На пороге — заплаканная Людмила. “Я ошиблась, люблю тебя”, — шептала. Он сказал, что простил, но не забыл. “Ты бы впустила меня, если б я ушёл?” Молчание. “Забирай вещи и исчезай”, — бросил он. “Мне некуда идти”. — “К маме в Ульяновск?”
Тогда, как и сейчас, он носился по городу. Решил: если она дома — попробуют начать сначала. Но квартира была пуста. И он… облегчённо вздохнул.
Дождь усилился. Дворники еле справлялись. На светофоре он заметил женщину под липой. Промокшая, с пустым взглядом. Зелёный свет — а она стоит.
Он проехал, развернулся. “Садись! Куда тебя?” — крикнул через открытое окно. Она медленно повернулась. Слёзы или дождь на щеках?
“Не могу тут стоять”, — торопил он. Она села. “Обивка промокнет”, — мелькнуло в голове.
“В бардачке салфетки”, — сказал Артём, трогаясь. Она вытерла лицо. Молчали. “Куда тебя?” — наконец спросил он.
“Не знаю”. Голос тихий, сломанный. “На вокзал”, — вдруг добавила.
“От мужа сбежала? К маме? Где сумки?”
“Муж ушёл два года назад. Мама умерла полгода назад. Подруги… исчезли, когда я просила в долг”.
Он смолк. “Дочь?” — догадался.
“Да. Продала квартиру, лечила в Германии. Не помогло. Завтра ей было бы тринадцать… Купила билеты в Геленджик. Она мечтала”.
Артём сжал руль.
“Кофе выпьем?” — предложил, увидев “Магнит”. Она пожала плечами.
В кафе за соседним столиком мужик пялился на неё. Артём пересел, заслонив её.
“Дочка любила “Кириешки”, — вдруг сказала она. — Когда перестала есть — я поняла…”
“Как ты это пережила?”
“У меня внутри пусто”.
Они ехали молча. От неё пахло мокрой сиренью. Людмила душилась “Красной Москвой”.
“Батюшка говорил, сорок дней душа рядом, — прошептала она. — Я чувствую её… Думаешь, она поедет со мной?”
Артём представил: поезд, море, и рядом… тень.
“А вернуться всё равно придётся”, — сказал он.
“Деньги есть? Могу дать”.
“Нет, спасибо”.
У вокзала он сунул ей пятитысячную. “Вернёшь, когда сможешь”.
Дождь кончился. Артём закрыл глаза. Перед ним — её лицо: под дождём, в кафе, с первой улыбкой.
Вдруг стук в стекло. Она стояла, мокрая.
“Ты не дал номер. Как я верну деньги?”
Улыбнулась. И что-то дрогнуло в груди.
“Ты права. От себя не убежишь”, — сказал он.
Она уснула, прислонившись к стеклу. Он свернул на заправку.
Мимо неслись машины — люди спешили домой. А в “Жигулях” спали двое. Две пустоты. Одна надежда.
