— Мне противно смотреть на тебя в таком виде, — муж хлопнул дверью и ушёл спать в кабинет, пока я не «приведу себя в порядок».
Ребёнку три месяца. Три месяца, как я больше не женщина, а тень, потерявшая покой, сон и себя прежнюю. Я не просто мама — я прачка, кухарка, сиделка, живая грелка и игрушка, в которую все могут кидать свой гнев. Потому что в этом доме, похоже, ждут, что я ещё и буду выглядеть, как актриса из журнала.
До беременности я любила ухаживать за собой. Не для кого-то, а для себя. Маникюр, укладка, платье по фигуре — мне нравилось быть красивой. Даже с большим животом я не опускала руки: плавала в бассейне, ела правильно, хотя бы немного гуляла. Я не была лентяйкой. Я была женщиной, которая уважала себя.
Но роды перевернули всё. Тело болело так, будто его пропустили через жернова. Швы, бессонница, крик ребёнка, грудь, которую сводит от кормления, страх — всё смешалось. Я не потеряла себя по своей воле — просто малыш забрал все мои силы, и никто не подал руку.
Муж говорит, что я «опустилась». Что могла бы и прикраситься, если бы захотела. Вот бы он попробовал прожить мой день! Его мать, Алевтина Ивановна, и вовсе качает головой: «Я с двумя детьми управлялась — и дом блестел, и муж доволен был!». Но она «управлялась», потому что кругом были бабушки, тётки, подруги. А у меня — никого. Мама в Нижнем Новгороде. Свекровь раз в неделю заглянет, поглазеть на внука, и тут же смывается, будто совершила подвиг. А муж? Он «убивается» в офисе. Вот и вся помощь.
На днях он бросил, что ему «тошно» видеть меня в потрёпанном халате, с немытой косынкой на голове. Что я могла бы хоть крем на лицо нанести — мол, небось пять минут есть? Ему, оказывается, тяжело жить рядом с неряхой.
Это были ножи. Нет, не преувеличиваю — именно ножи, воткнутые в самое сердце. Я не железная. Мне больно, обидно, страшно. Я хочу хотя бы поспать. Хочу душ принять. Хочу просто посидеть в тишине. Но все вокруг видят лишь одно: «Не накрашена». Вот ведь кошмар.
Он демонстративно ушёл в другую комнату. Будто сказал: «Когда снова станешь человеком — приходи». А пока я — измотанная тень, даже не жена.
Мама сказала резко: «Любви нет. Бросай его». Но я не могу. Всё ещё люблю. Не хочу ломать семью, не хочу, чтобы сын рос без отца. И всё чаще ловлю себя на мысли — а что, если она права? Если бы он любил по-настоящему, то не тыкал бы в мои недостатки, а помог. Не отворачивался, а обнял. Тогда, может, я снова почувствовала бы себя женщиной.
Что делать — не знаю. Живу, как могу. От ночи до утра, от крика до упрёков. И только иногда, когда малыш засыпает, я сижу в темноте, закрываю глаза и вспоминаю себя. Ту, которая смеялась. Ту, которую любили. Ту, что не боялась смотреться в зеркало.
И тихо спрашиваю: вернётся ли она когда-нибудь?
