**Дневник. Тень заботы: история о любви и манипуляции**
В тихом городке Ивантеевке, где по вечерам пахнет сиренью и свежим хлебом, я стояла у плиты, когда мой муж Сергей зашёл на кухню, нервно потирая ладонью шею.
— Аня, мама снова притащила кастрюлю, — пробормотал он. — Говорит, золотая вещь, немецкая, с антипригарным покрытием.
— И, как обычно, теперь мы ей обязаны? — Я даже не оторвалась от нарезанной картошки, но взгляд бросила острый.
— Ну… да, — он замялся.
— Могла бы чек прямо на лоб прилепить, чтобы не забыли, — я усмехнулась, но в голосе дрожала злость. — Её «подарки» уже как кость в горле.
— Она просто переживает, что у нас старая, — попробовал оправдаться Сергей.
— Сережа, у нас их уже целый шкаф! И все нормальные! — Я отложила нож, чувствуя, как сжимаются кулаки.
Он постоял в дверях, вздохнул и ушёл в зал. Это была далеко не первая кастрюля. Сначала были полотенца, потом сервиз, шторы, корзина для игрушек — всё «от души». А потом неизменно: «Пенсия у меня скромная, но ради вас готова на всё».
Галина Петровна, мать Сергея, ворвалась в нашу жизнь внезапно. Раньше она жила в Подольске, а внука, Ваню, видела только на фотках в Вотсапе. Когда он родился, она позвонила, спросила имя — и пропала. Я тогда подумала: «Может, и к лучшему. Без свекрови — как без лишней головной боли».
Но всё изменилось в прошлом октябре. Галина Петровна поскользнулась у подъезда и сломала шейку бедра. После больницы она не смогла жить одна. Родни у неё не осталось, и Сергей предложил:
— Пусть поживёт у нас, пока не восстановится. Месяц, максимум два.
Два месяца растянулись на полгода. Она обосновалась в зале, захватила диван, целыми днями трещала по телефону и смотрела сериалы на полной громкости. А ещё начала раздавать советы — вроде бы из лучших побуждений, но с ядом.
— Почему у вас такой маленький коврик в прихожей? — прищуривалась она. — И обои в спальне слишком тёмные, прямо давит. Да и пылесос уже древний, пора бы новый!
Потом пошли покупки: мультиварка, сковородка, электрический чайник — всё, что, по её словам, «стыдно даже гостям показывать». Она приносила это без спроса, добавляя:
— Вернёте, когда будет возможность. Я же для вас стараюсь, родные.
Мы с Сергеем не успевали отбиваться. Даже когда она съехала в съёмную квартиру через три дома, поток «подарков» не прекратился.
— Серёж, ты отдал ей деньги за мультиварку? — спросила я тем вечером, вытирая руки.
— Да, по частям, — буркнул он.
— А за чайник?
— Осталось три тысячи, — признался.
Я просто покачала головой. Спорить уже не было сил. Работа, дом, Ваня, которого надо собирать в школу, — хлопот хватало. Все разговоры с Галиной Петровной вёл Сергей, но они всегда заканчивались одинаково: она жаловалась на здоровье, дорогие таблетки и то, как тяжело ей одной. Сергей сдавался.
— Что я мог сказать? — оправдывался он. — Мама хочет помочь.
— Это не помощь, Серёжа, — устало ответила я. — Это манипуляция. Просто в красивой обёртке.
Он молчал, понимая, что я права. Но страх расстроить мать, въевшийся с детства, был сильнее.
Глядя на Ваню, я чувствовала, как сжимается сердце. «Он всё видит, — думала я. — Что он запомнит? Что нужно терпеть, когда взрослые лезут в твою жизнь? Что за «добро» надо платить, даже если оно душит?»
Я поняла: так больше нельзя. Не из-за денег или вещей, а ради него. Он должен знать, что забота без уважения — не любовь, а контроль.
Повод представился сам, но какой ценой!
Ваня вернулся с прогулки с бабушкой непривычно тихий. Галина Петровна, сияя, как ёлка на Красной площади, вкатила в дом пакеты и огромный рюкзак.
— Ванюшу к школе подготовили! — объявила она гордо. — Будет как все!
Я замерла. Мы только вчера обошли магазины, выбирали с Ваней рюкзак с тачками из «Тачек», тетради, удобные кеды.
— Что вы купили? — спросила я, стараясь не дрогнуть голосом.
— Два костюма, на вырост. Куртку — дорогую, но тёплую. Кеды, ботинки, по скидке. И мелочь: пенал с Человеком-пауком, красный, как он любит, — перечисляла она.
Ваня смотрел в пол, хмурый. Галина Петровна ушла, бросив: «Сумму обсудим позже». Я позвала сына на кухню.
— Вань, ты это сам выбирал?
— Нет, — тихо ответил он, теребя рукав. — Бабушка сказала, что лучше знает. Пенал с Пауком, а я его не люблю. Кеды жмут.
— Почему взяли?
— Она сказала, разойдутся, — пробормотал он.
— А мне почему не позвонил?
— Не знаю… Она не спрашивала, — Ваня опустил голову.
Его слова ударили больнее, чем наглость свекрови. Сын учился молчать, подстраиваться — как я когда-то.
Вечером позвонила Галина Петровна.
— Скидывайтесь, — бодро сказала она. — Костюмы, куртка, обувь, канцелярия — тысяч на тридцать. Чек на куртку вышлю.
Я сжала телефон, но ответила ровно:
— Галина Петровна, а вам не пришло в голову спросить нас? Или хотя бы Ваню? Мы всё уже купили. И пенал с его любимыми «Тачками». И кеды, которые не жмут.
— Я добра желаю, а вы меня в грязь? — взвизгнула она. — Внука испортили! Кто его в школу поведёт? Я! Мне его в люди выводить!
Она бросила трубку. Я выдохнула, но в груди было каменно.
— Завтра схожу к ней, — сказал Сергей. — Поговорю. Но… не жди чудес.
Он вернулся через два часа, разводя руками.
— Не пустила. Кричала через дверь, что мы её обобрали. Что она для нас горбатится, а мы неблагодарные.
— И что ты сказал? — спросила я тихо.
— Сказал, что ты права. Что яОн добавил, что больше не позволит ей калечить нашу семью, даже если для этого придётся разорвать все связи.
