В глухом городке у подножия заснеженных холмов, где по утрам ложился иней, Варвара с подругами шумно справляла девичник. Завтра ей предстояло стать женой жениха своего, Владислава. Гулянье шло полным ходом: звенели рюмки, смеялись девушки, лилась песня. Вдруг в дверь раздался стук. Варвара, поправив сарафан, пошла отворять.
“Добрый вечер,” — сказала тихим виноватым голосом пожилая женщина на пороге. Лицо её, изрезанное морщинами, казалось смутно знакомым.
“Доброго здоровья,” — ответила Варвара, и в воздухе повисло тяжёлое молчание. Она ждала, что скажет незнакомка.
“Пришла предупредить: не иди за Владислава,” — вдруг выпалила старуха, и глаза её, словно уголья, впились в девушку.
“Как так? Почему?” — растерянно спросила Варвара, не понимая, что происходит.
Накануне свадьбы, как водится, подруги устроили Варве девичник. Последние годы жила она в маленькой избушке на краю села, доставшейся от бабки. Домишко был неказист, но уютен, с половицами, что скрипели под ногами, и окошками, у которых росли старые берёзы. Хоть и в два часа ходу до работы была дорога, Варя не роптала. Здесь воздух пах полынью, спелыми яблоками да утренним холодком. Поутру шуршала листва, вечером стрекотали кузнечики, и эта простая жизнь наполняла душу её покоем, которого так не хватало в городской сутолоке.
Подруги звали отметить девичник в трактире либо в чайной, но Варвара настояла на своей избе. Это был не просто вечер прощания с девичьей волюшкой — прощание было со всей её тихой жизнью.
Владислав, жених её, и слышать не хотел о жизни в деревне. “На старости лет, может, и потянет на землю,” — говаривал он, — “а нынче не намерен я полдня на дорогу тратить. Что в этой глухомани хорошего? Тоска смертная!”
Варвара молча соглашалась. Изба останется, будет наведываться по праздникам. Но часто взгляды их расходились. Спорили они и о малом, и о великом: как деньги тратить, где отдыхать, как детей воспитывать. Владислав всегда первый мирился, приносил гостинцы, водил в харчевню, клялся в любви. Чувства его были яростны и скоропалительны, как грозовая туча.
Любила ли Варвара? Гнала эти мысли прочь. Когда задумывалась, в душе вместо трепета зияла пустота — холодная бездна, что поглощала всё, что было ей дорого: потрёпанные книжки, чай с мелиссой в любимой кружке с хохломой, даже кота Ваську, мурлыкавшего у ног. От этого становилось жутко. Конечно, всё это были лишь думы, но казались они такими явными, что мороз по коже пробегал.
Не любила Варвара Владислава. Но замуж шла. Был он старше на десяток лет, состоятелен, уверен в себе. “С ним не пропадёшь,” — шептались подружки. Варвара кивала, сомнения прикрывая. И вот день свадьбы назначен. Белый сарафан висел в сундуке, маня и пугая. Нынче — медовуха, калачи, смех подруг, а завтра — венчание.
Сквозь весёлый гомон Варвара едва расслышала стук в дверь. Подумала сперва, почудилось, но стук повторился. Гостей больше не ждали. Она поспешила к двери.
“Добрый вечер,” — сказала пожилая женщина. Похожа была на старую просвирню: седые волосы в пучке, тёмный сарафан, стоптанные лапти. Но глаза — серые, пронзительные — смотрели так, будто видели душу насквозь.
“Доброго здоровья,” — ответила Варвара, ожидая продолжения.
“Зови меня Агафья Тихоновна. Я мать Емельяна Фёдорова,” — представилась старуха.
“С Емельяном что случилось? Или с Тимошкой?” — встревожилась Варвара. Емельян был соседом её, а Тимошка — сыном его. Жена Емельяна ушла несколько зим назад, бросив его с ребёнком да долгами. Не сломился Емельян, работал, строго, но по-доброму сына растил. Варвара по-соседски помогала: пекла пироги, носила Тимошке книжки, сажала под их окнами цветы — ромашки да бархатцы. Емельян в долгу не оставался: чинил ворота, полки мастерил. Тимошка звал Варю гулять, вместе ягоды собирали, из которых она варила варенье, делясь с соседями. Знала Варвара, что у Емельяна есть мать, но та жила в соседней деревне и редко наведывалась.
“Нет, с ними всё ладно,” — успокоила Агафья Тихоновна, подняв жилистые руки. — “И благодаря тебе, Варенька. Знаю, как ты им помогаешь. Приехала нынче к сыну, решила зайти, спасибо сказать.”
“Да что вы,” — смутилась Варвара. — “По-соседски ведь…”
“За то и спасибо,” — перебила старуха, и в голосе её зазвенела сталь. — “Не гневайся, Варвара. Стара я, да правду вижу. Не выходи за Владислава.” Глаза её потемнели, вонзившись в девушку.
“Помилуйте, что вы?” — опешила Варвара. — “Откуда ведаете про Владислава? К чему это говорите?” — Вдруг догадалась. — “Ой, да я ж не люблю вашего Емельяна, мы просто соседи!” — нервно рассмеялась она.
“Ведаю сие,” — спокойно ответила Агафья Тихоновна. — “И ведаю, что ошибку делаешь. Не судьба тебе Владислав. Счастья с ним не будет. Обожди малость, встретишь своего — звать его Андреем.”
Варвара переминалась с ноги на ногу, глядя в сгущающиеся сумерки, лишь бы не встречать этот взгляд. За спиной подруги хохотом надрывались, кто-то фальшиво подтягивал песне, а тут, на крыльце, время будто застыло.
“Не втолкую,” — выдохнула Варвара.
“Карты мне правду сказали,” — тихо молвила старуха. — “Не иди завтра под венец. Благодарность моя тебе.” — Развернулась и медленно заковыляла к соседней избе.
“Не просвирня, а прямо баба Яга,” — мелькнуло у Варвары. П проводила её взглядом, встряхнула головой и вернулась к подругам.
Свадьба была богатой. Гуляли гости, да счаНо счастья не пришло — Владислав вскоре стал грубым, много пил, а через три года Варвара собрала узелок, взяла кота и вернулась в свою избу, где над дверью висели пучки полыни, перевязанные красной нитью.
