Уже два года, как Варвара Семёновна не говорит с дочерью Алиной. Год назад, без объяснений, Алина перестала брать трубку. Она сменила замки в своей квартире в тихом городке на Волге и чётко дала понять — мать ей нежелательна. Варвара Семёновна до сих пор не может принять этот разрыв, и каждый раз, вспоминая дочь, чувствует, будто кто-то сжимает её сердце в кулаке.
«Два года ни слова, — голос Варвары Семёновны дрожит, будто тонкий лёд под ногами. — Алина живёт, как ей хочется: фотографии в соцсетях, друзья, вечеринки. А мне — ни звонка, ни строчки. У неё семья: муж, трёхлетняя дочь. Я всегда была строгой — к себе, к людям, к Алине. Мать должна воспитывать. Хотела, чтобы училась хорошо, дом содержала в порядке, следила за собой».
Принципы свои Варвара Семёновна не меняла, даже когда дочь вышла замуж. Она приходила в гости, но каждый визит оборачивался ссорой. «Как можно жить в таком свинарнике?» — ворчала она, перебирая вещи в шкафу, будто Алине снова было двенадцать. Указывала на грязную посуду, ругала за невнимание к ребёнку, не стеснялась критиковать зятя: «Вадим — бездельник, вечно без копейки!» Она была уверена — только она может сказать правду, даже если та ранит.
А потом всё оборвалось. «Позвонила ей, как обычно, — глаза Варвары темнеют, как тучи перед грозой. — Рассказала, что племянницына дочь уже в четыре года читает. Алина вдруг как взорвётся: „Хватит сравнивать!“ Ну как не сравнивать, если одно лучше другого?» Это был их последний разговор. Вскоре Варвара узнала — замки сменили, вход ей закрыт. «Думала, пройдёт, — говорит она. — Ждала, что дочь одумается, вернётся. Но не вернулась».
Месяцы текли, а молчание становилось тяжелее. В августе у Варвары Семёновны был день рождения. Она ждала звонка, но телефон молчал. «Родная мать, а поздравить не смогла!» — в голосе горечь, как полынь на языке. Наутро не выдержала, позвонила с чужого номера. «Сказала: не хочешь общаться — освобождай мою квартиру!» — голос дрожит от ярости.
Шесть лет назад, перед свадьбой Алины, Варвара Семёновна переписала на неё жильё. «Вадим копейки зарабатывал, — объясняет она. — Хотела помочь. Но раз отвернулась — пусть ищет, где жить!» Алина ответила резко: квартира её, документы в порядке, выгонять её не за что. «Мол, это её дом, а я не имею права, — Варвара сжимает кулаки. — Где же правда?»
Она уверена — поступила правильно. «Если самостоятельная — пусть докажет! — говорит с вызовом. — Найдёт себе кров, раз мать не ценит». Но внутри — боль, как ржавый гвоздь в груди. Вспоминает, как растила Алину, как учила её крепко стоять на ногах, мечтала о тепле между ними. «Хотела только добра, — шепчет, и слёзы катятся, как градины по стеклу. — За что она меня вычеркнула?»
Алина молчит. Может, устала от вечных упрёков. Может, просто захотела оградить свою семью от вмешательства, которое казалось ей удушающим. Но Варвара Семёновна не сдаётся. Ждёт, что дочь сделает шаг, но с каждым днём надежда тает, как последний снег в апреле.
