Тени минувшего: странный сон на пороге квартиры
Иван, стараясь не скрипеть половицами, пересёк порог старой хрущёвки на окраине Екатеринбурга.
— Наконец-то, я уж думала, ты до утра застрянешь, — донёсся из кухни голос жены, тёплый, но с оттенком тревоги. — Суп разогреть?
Он молча кивнул, обрушиваясь на кухонный стул. Марина, его супруга, ловко подогрела борщ, наполнив комнату ароматом лаврушки и свёклы.
— Дорогой, ты как будто не здесь, — настороженно протянула она, вглядываясь в его лицо.
— Всё в порядке, — уклончиво буркнул Иван, теребя край салфетки. — Просто… Надо поговорить…
— Говори, — тихо, но твёрдо произнесла Марина, опускаясь напротив.
— Я познакомился с другой, — выпалил он и зажмурился, будто ждал пощёчины.
***
Часом ранее, провожая Ивана, Алёна прильнула к нему, обвивая руками так, словно не собиралась отпускать. Её шёпот был сладким и липким, как варенье:
— Родной, ты же сегодня всё расскажешь? Как договаривались…
— Не уверен, — смущённо пробормотал Иван, неуклюже отвечая на объятия. — Но попробую…
— Пожалуйста, — прошептала Алёна, её глаза блестели в свете уличного фонаря. — Всё равно придётся когда-то…
Она потянула его к себе, и время в её квартире словно остановилось.
***
Час спустя Иван шагал по тёмным дворам, чувствуя, как страх сжимает горло. Как сказать жене? Как встретиться взглядом с Мариной, которая пятнадцать лет была его каменной стеной? Объяснить, что он, взрослый мужик, влюбился как пацан? Оправдать то, что сейчас разнесёт семью в щепки?
Перед глазами всплыли лица их двойняшек — Коли и Тёмы. Гордость, смысл жизни. Их одинаковые серые глаза смотрели на отца с немым укором, будто уже всё знали. Иван тряхнул головой, прогоняя видение.
Как они ждали этих детей! Когда врач сказал про близнецов, он растерялся — как прокормить? Но Марина оказалась чудом. Она различала мальчишек по храпу, успевала всё: и квартиру в порядке держать, и детей в школу водить. Кормила грудью до года, не жалуясь, не требуя лишнего.
После смены его всегда ждали горячие щи, улыбка жены и смех ребят. Марина умела всё: успокоить расходившихся сорванцов, воспитать их так, чтобы слушались, но не боялись. Она вбивала в мальчишек уважение к отцу, делала из него героя. И это работало: Коля с Тёмой души в нём не чаяли.
Сыновья выросли славными — в тринадцать уже сами уроки делали, в хоккей играли, друзей водили. Марина знала всех их приятелей: кто где живёт, кто чем болеет. Их дом всегда был полон ребятни. Когда-то Ивана это бесило — шум, гам, вечные крошки на полу. Но Марина твёрдо сказала:
— Наши дети должны уметь дружить. Я хочу знать, с кем они водятся. Это важно, Ваня. Смирись.
Она была права. Как всегда. Дети росли, а их дом оставался крепостью, где все были своим.
А теперь… Примет ли Алёна детей? Поймут ли её Коля с Тёмой? От этой мысли по спине побежали мурашки. Как они полюбят женщину, из-за которой отец бросил мать? Они обожают Марину. Для них его поступок будет ножом в спину — и они будут правы.
Марина не заслужила такого. Пятнадцать лет она была идеальной женой, верной подругой, матерью-героиней. Иван был счастлив с ней — пока не встретил Алёну.
Алёна — молодая, яркая, с искоркой, которая разожгла в нём давно забытый огонь. Он влюбился как школяр, с первого взгляда. Она заполнила все мысли, вытеснила семью, возраст, обязанности. После недели встреч он уже не мог думать ни о чём, кроме неё. Хотелось только одного — держать её за руку, утонуть в её смехе.
Разве он виноват? Любовь — это гроза, перед которой не устоишь. Но поймёт ли Марина? Не устроит ли истерику? Хотя… Это не в её характере. Она всегда была мудрой. Но что будет после его слов? Развод? Ведь Алёна ясно дала понять: хочет, чтобы он ушёл.
Иван остановился у подъезда, тяжело опустился на лавочку. Ноги не держали, сердце колотилось. Идти домой было страшно.
***
А Марина, уложив детей, сидела у окна, глядя во тьму. Она давно всё знала. Знала, что сегодня он заговорит. Надеялась, что это пройдёт, но нет — зашло слишком далеко.
«Бедный, боится зайти, — думала она. — МуОн так и не вернулся, а утром Марина нашла на подоконнике его старую зажигалку, оставленную там, будто последняя улика ушедшей эпохи.
