Вот уже неделю, как дети звонят мне каждый день, но я знаю — дело не в заботе, а в наследстве
Светлана Игоревна стояла у окна, наблюдая, как за окном кружится снег. В квартире царила тишина, нарушаемая лишь тиканьем старых часов. На пенсии она жила уже давно, а мысли всё чаще возвращались к детям — двум дочерям и сыну. Сегодня был её день рождения. Зайдут ли они поздравить? Или хотя бы позвонят? Хотя, если честно, Светлана Игоревна уже мало на что надеялась.
«Помню, как тридцать лет назад муж ушёл, оставив меня с тремя детьми, — горько размышляла она. — Его раздражали крики, вечный беспорядок и бесконечные расходы. Мне самой едва исполнилось тридцать, старшие только пошли в школу, а младший ещё в пелёнках. Надо было их кормить, одевать, учить…»
Она не сдалась. Работала, где придётся: уборщицей, продавцом, сиделкой. Лишь бы дети были сыты и одеты. О личной жизни не было и речи. Она мечтала только об одном — чтобы у них было всё, чтобы не чувствовали себя хуже других.
Но теперь, оглядываясь назад, она понимала: быть может, зря ставила деньги выше обычного тепла. Детям нужна была не только еда, но и мать — с книжкой перед сном, с ласковым словом.
Помощи в те годы у неё не было. Муж ушёл легко, будто стёр семью из памяти. «Это его выбор, — думала она теперь без злости. — Я не осуждаю. У каждого своя судьба».
Дети выросли, разъехались. Завели свои семьи, свои заботы. Она осталась одна. Пенсия небольшая, но Светлана Игоревна всю жизнь откладывала «на чёрный день» — для них. Копила на свадьбы, квартиры, будущее внуков…
А теперь у неё были сбережения, трёхкомнатная в центре — и пустота. Не с кем даже поговорить.
Неделю назад её скрутило от боли в груди. Вызвала скорую. Врачи, после обследования, сказали страшные слова: болезнь серьёзная, с прогнозами неясно.
Персонал связался с роднёй. И случилось чудо: все трое детей примчались в больницу почти одновременно.
Соседка по палате даже вздохнула с завистью:
— Вам повезло! Какие заботливые дети, не отходят ни на шаг…
Светлана Игоревна лишь горько улыбнулась. Она знала своих детей слишком хорошо.
После выписки звонки посыпались один за другим.
— Мам, как самочувствие?
— Мамочка, тебе чего-нибудь надо?
— Мама, может, оформишь завещание, чтобы потом не было споров?
Вроде бы забота, но в голосах — холодная натянутость. Не было той подлинной тревоги, которую не подделать. Светлана Игоревна чувствовала: дело не в ней, а в деньгах. В её квартире. В сбережениях, которые она копила для них всю жизнь.
Сердце ныло: неужели только это их волнует?
В последние дни она много размышляла. Смотрела на тёмные окна соседних домов и понимала: старость сложилась не так, как мечталось. Она представляла, как будет печь пироги на праздники, рассказывать внукам сказки… А в реальности — лишь одинокая тишина и звонки, пропитанные расчётом.
Всё чаще её посещала мысль: а стоит ли оставлять детям то, ради чего она положила всю себя?
Иногда в голове мелькало дикое решение: отдать деньги в благотворительный фонд. А квартиру — соседке Нине Степановне, которая годами заходила, приносила пироги, спрашивала: «Как ты, Светочка?» — просто так, от души.
Решение ещё не созрело. Но в сердце Светланы Игоревны крепло осознание: любовь не купишь ни подарками, ни квартирами. Она либо есть, либо её нет.
А жизнь одна. И старость — одна.
Раз уж суждено провести её в одиночестве, пусть хотя бы последние её поступки будут искренними, а не продиктованы долгом перед теми, кто забыл о ней, когда она больше всего нуждалась в их тепле.
