Тепло чужой души: история в деревенском доме
Иван опустил тяжелые ведра с водой на лавку в сенях у бабушки Аграфены и уже хотел уйти, но старушка крепко ухватила его за рукав, молча кивнув в сторону избы. Он покорно шагнул за ней и присел на широкую лавку у двери, ожидая, что она скажет.
Аграфена, не проронив ни слова, достала из печи чугунок, бросила взгляд на старые часы на стене, будто напоминая, что пора обедать, и налила в глиняную миску густых щей с кислой капустой. Прибавила к ним кусок соленого сала, луковицу и ломоть душистого ржаного хлеба. Подумав, поставила на стол бутыль самогона. Ее сгорбленная спина, укутанная в поношенный платок, казалась хрупкой, но в валенках она двигалась бойко, несмотря на духоту в избе.
Иван, понизив голос, заговорил:
— Щи я, конечно, слопаю за милую душу, а вот пить — извини. Поклялся я, бабка Аграфена, ни капли в рот не брать. Крест целовал, батюшке обещал. После того случая, как напился да Марфу ревновал, в клубе такой переполох учинил — сам не пойму, как не угодил за решетку. За разбитые лавки пришлось отдать три сотни рублей. Мать говорит, у тебя спина болит, вот я и воду принес. Сейчас поем, дров нарублю, а там, может, еще чего найдешь. Мать-то, как увидит, что я к телеку прилип, сразу работу выдумывает, будто из воздуха хватает.
Иван расхохотался, но тут же подавился щами. Аграфена, не растерявшись, принялась колотить его по спине своими узловатыми кулачками, будто гвозди загоняла. Парень, откашлявшись, продолжил уплетать щи с салом, а потом, лукаво прищурившись, спросил:
— Бабуля, а ты как спишь-то? Спина прямо или колесом?
Аграфена посмотрела на него своими светлыми, как небо, глазами, в которых мелькнула усмешка, и махнула рукой, будто отмахиваясь.
— А я гляжу, ты в молодости красоткой была! — продолжал Николай, кивая на пожелтевшую фотографию на стене. — Коса густая, брови — будто две луны, а глаза — звездами горят. Моя Марфа тоже красавица! Давай перечислю, а ты пальцы загибай. Только, боюсь, не хватит: статная, работящая, скромная, хозяйственная, голосистая, пляшет — загляденье, не жадная, замуж не выходила, вина в рот не берет, по чужим заборам не шляется. Ну что, бабка, пальцев хватило?
Иван заметил, как глаза старушки заблестели от смеха. Грудь ее колыхнулась, но звука не было — лишь тепло в глазах.
— Глаза-то у те какие, бабуль, ясные, живые, не по годам! — восхитился он. — Марфу-то знаешь?
Аграфена развела руками и пожала плечами, будто говоря: «Кто вас разберет».
— Мы, конечно, не такие, как вы в свое время, — продолжал Иван. — Вы родителей слушались, ослушаться боялись. А мы? Чуть что не по-нашему — рот нараспашку и в самую гущу. У нас на все своя правда. Отец, прежде чем что решить, со мной советуется. А мать и вовсе меня за старшего считает. Братья по городам разбрелись, я младшой, пока не женился, с родителями живу. Но свадьбу хочу сыграть, детей — хоть отбавляй. Марфа у меня — ого-го! Я ж ветеринар, по-ученому скажу: здоровая, родит сколько угодно. Ну что, пальцев не хватило?
Иван наелся досыта, от печного жара его разморило. Несмотря на больную спину, у Аграфены в избе было чисто, как в храме. Особенно выделялась огромная кровать с пуховой периной, горами подушек и кружевным подзором. Иван мечтательно протянул:
— Вот бы мне такую кровать на первую ночь! Хотя, может, и не надо — на такой перине сгоришь, как солома, и про все дела позабудешь.
Он засмеялся и добавил:
— Марфа скоро учебу закончит, вернется в село, и гулять свадьбе. Она на акушерку учится. Воображаю: я скотину лечу, она баб принимает. Хотя мать порой отца скотиной обзывает. Да и мы иной раз не лучше. Слышал, как Степан мотоцикл у Федора стырил да в овраг скинул? Ну не скот? А Егор на сеновале курил, едва хату не спалил. Тоже молодец!
Но хуже всех — Гришка. С Таней встречался, обманул, она пузатая осталась, а он из города невесту привез. Таня с ума чуть не сошла, думали, руки на себя наложит. А вчера идет, улыбается, пузо вперед, говорит: “Мальчик будет, Бог дал”. Интересно, как этот Гришка мимо ее избы ходить будет, зная, что там его кровинушка растет? А я Марфу не брошу! Смотрю на нее — так и тянет прижать, чтобы в руках растаяла, чтобы одним целым стали. Но она строгая, до свадьбы — ни-ни. Эта свадьба — как рубеж, тащить через него не стану. Акушерка из нее выйдет хоть куда, твою спину вмиг поправит. Уколы ставит — комар больнее кусает. А я думаю: как нам дом от колхоза дадут, буду я по тебе, бабуль, скучать. Жить-то далеко будем. Но ничего, приду — и помогу, и поболтаю. Что еще у тебя вкусного есть?
Аграфена ловко подцепила ухватом горшок с пшенной кашей да мясом. Запах ударил в нос, что Иван даже головой замотал. Он схватил ложку и, словно мальчишка, забарабанил по столу. Аграфена улыбалась, глаза ее сияли радостью — видно, что стряпня парню по нраву пришлась.
— А ты приляг на перину, пока я ем, — подмигнул Иван. — Или она у тебя для красы? Ничего, мы с Марфой ее как-нибудь помнем.
Он снова поперхнулся, но Аграфена не стала бить его по спине. Ей хотелось обнять этого бойкого парня, поблагодарить за то, что не спешил уйти, а сидел, душу изливал. Она провела шершавыми, мозолистыми руками по его спине, легонько похлопала и поцеловала в макушку.
Иван встал, потягиваясь:
— Ну как теперь работать, когда пузо подпирает? Тут бы на перине раскинуться!
ОнОн засмеялся, перекрестился на икону в углу и вышел во двор, где уже розовел вечерний снег.
