Мы с Ольгой расписались, когда уже перешагнули тридцатилетний рубеж. Первые годы нашего брака были похожи на тихую гавань — никаких бурь ни в душе, ни в кошельке. Ольга работала главным бухгалтером в крупной московской фирме, её зарплата в 120 тысяч рублей позволяла нам жить безбедно. Я получал скромнее, около 70 тысяч, но это никогда не становилось камнем преткновения. Она никогда не тыкала мне носом в разницу доходов, а мы вместе распределяли бюджет, словно опытные штурманы.
После рождения дочки Анюты Ольга ушла в декрет. И сразу же наш семейный корабль дал течь. Декретные выплаты в 30 тысяч — капля в море по сравнению с её прежней зарплатой. Вся тяжесть легла на мои плечи. Я крутился как белка в колесе, но денег катастрофически не хватало — то на восстановление Ольги после тяжёлых родов, то на лечение крохи, то на психотерапевта для жены, впавшей в пучину послеродовой хандры.
Я рассчитывал, что через пару лет, когда Анюта пойдёт в садик, Ольга вернётся к работе. Но когда я осторожно завёл этот разговор, жена призналась, что хочет побыть с ребёнком подδεье. Она боялась, что в садике дочка будет часто болеть, а ещё ей казалось, что малышка не готова к расставанию.
Всё усугубилось, когда в наши дела вмешалась тёща Галина Ивановна. В один из её визитов она, хлопнув ладонью по столу, изрекла:
“Мать должна воспитывать дитя до самой школы! Ты, Дмитрий, обязан тянуть семью в одиночку. В садах одни сопливые дети — вы что, мою внучку в инкубатор заразы хотите отдать?”
Её слова прозвучали как приговор. Мы с Ольгой, конечно, желали Анютке только лучшего, но я-то понимал — без её зарплаты нам не выплыть. Все наши друзья водили детей в садик, и ничего — дети социализировались, а матери могли работать. Я пытался достучаться до Галины Ивановны, но она стояла на своём как крепостная стена. Наши отношения с ней начали напоминать поле боя — она шипела, что я “не мужик”, а я просил её не лезть не в своё дело.
Шли месяцы, атмосфера в доме накалялась. Ольга металась между материнским долгом и нашими финансовыми реалиями. Я чувствовал себя загнанным волком, не видя выхода из этого замкнутого круга.
Однажды, когда Анюта уже заснула, мы с Ольгой остались на кухне с холодным чаем и тёплыми слезами. Я выложил всё как есть — что задыхаюсь под гнётом одной ответственности, что страшно за наше завтра. Ольга, всхлипывая, призналась, что измотана давлением матери и разрывается между семьёй и дочерним долгом.
В тот вечер мы поклялись принимать решения только сами. Ольга потихоньку стала готовиться к работе — обновила LinkedIn, написала бывшим коллегам, начала присматривать варианты с гибким графиком.
Галина Ивановна сначала ворчала, что мы “губим ребёнка”, но со временем смирилась, увидев, как Анюта расцветает, а мы с Ольгой снова начали улыбаться.
Это испытание сковало нас как сталь в горниле — теперь мы знали, что только нам решать, как жить и растить нашу кровиночку.
