**23 сентября**
Утро началось с той гнетущей тишины, что бывает перед грозой — не просто тихо, а будто воздух стал густым, как холодец. Даже чайник шипел осторожно, словно боялся разбудить что-то невидимое. Ольга стояла босиком на кухне, в потертой майке с выцветшим оленем, и тупо смотрела на стену. Волосы ещё капали на плечи, но она не могла вспомнить, зачем вообще встала. Будильник не заводила. Просто проснулась — и сразу поняла: что-то не так.
На столе, между чашкой с недопитым компотом и пачкой сухарей, лежала открытка. Без конверта, будто её подбросили второпях. Почерк узнала сразу — ровный, как линейка, без лишних завитушек. Таким же Игорь писал ей когда-то: «С 8 Марта», «С днюхой», даже просто так.
«Оля. Прости. Не смог иначе. Не ищи. — И.»
Она не стала трогать бумажку. Просто смотрела, пока глаза не начали болеть. Включила радио — диктор тараторил про пробки на МКАДе, будто мир не рухнул. Игорь ушёл ночью. Она не слышала ни скрипа двери, ни шагов — только обнаружила пустую вешалку. Его тёплый свитер висел на месте. Даже дурацкую шапку с помпоном не взял. Она уставилась на неё, как будто та знала ответ.
Попыталась вспомнить их последний настоящий разговор. Не про счет за свет или молоко, а про что-то важное. Наверное, в мае, на скамейке у пруда. Он тогда крякнул: «С тобой даже воздух тяжелый». Она засмеялась. А он, возможно, уже прощался.
К вечеру перебирала фото в телефоне. Вот они в метро, вот на даче у дяди Васи, вот он кормит её блином с вареньем. Раньше эти кадры грели. Теперь — будто смотрела на чужих людей. Даже слёз не было. Просто пустота, как в подъезде после ремонта.
Позвонил Серёга, их общий друг. «Ты как?» — спросил. «Нормально, просто мигрень», — солгала Ольга. Даже голос не дрогнул. Будто годами тренировалась. После гудка сидела в темноте и слушала, как капает кран: кап-кап-кап. Словно часы.
Через день поехала на Ленинградский вокзал. Просто стояла у перрона, смотрела, как люди обнимаются, машут, бегут. Все куда-то спешат. А у неё внутри — тишина, как в гробу. Игорь терпеть не мог вокзалы. Говорил: «Здесь слишком много „прощай“ и мало „вернусь“». Но именно тут Ольга осознала: он ушёл не просто из квартиры. Он вышел из их «мы». И назад пути, может, уже нет.
На третий день достала его шапку. То убирала в шкаф, то снова вешала у двери. Будто этот дурацкий помпон был последним якорем.
Прошло две недели. Открытка всё лежала на столе. Иногда сдувала с неё пыль, боясь стереть буквы. Иногда казалось, что бумага теплеет, когда она рядом.
А потом — стук в дверь. Почтальон. В руках конверт. На бланке: отправитель — И. Соколов. Внутри — письмо и билет. Электричка до Зеленогорска. Листок помятый, будто долго носили в кармане. Внизу корявая приписка:
«Если сможешь — приезжай. Если нет — не держу. Я не умею красиво. Но ждать ещё научился.»
Ольга села прямо в прихожей, спиной к двери. Пол ледяной. Но этот холод был живой. Потому что если больно — значит, ещё не конец. В груди сжалось — но не от отчаяния. От шанса.
Любовь не умирает. Она прячется в старых свитерах, в запахе кожи на автобусных билетах, в помятых записках. И ждёт, когда ты снова научишься дышать.
Она доехала до конечной. Он стоял на платформе. Без цветов. Без слов. Но с глазами, в которых было только одно — надежда.
**Вывод:** Иногда надо просто перестать бояться холода.
