«Дочь назвала меня “тираном в юбке” в блоге. Теперь я боюсь даже в магазин выйти…»
Всю жизнь я была требовательной, но честной. Тридцать лет учила детей в сельской школе под Тверью. Здесь меня уважали, здоровались первыми, советовались. Но теперь… Теперь всё иначе.
Мою дочь зовут Анастасия. Ей 33. Мы не разговариваем пять лет. Вернее, я пыталась — она отворачивалась. А потом соседка показала её блог. Там — про «детство в клетке», «мать-деспота», «психологические шрамы».
Слова резали, как нож: «Она душила мою свободу, критиковала каждую ошибку. Я выросла, не зная, что такое материнская ласка». А под постом — сотни комментариев: «Ужасная женщина!», «Таких родителей — на суд общества!». Чужие люди судили мою жизнь, клеймили позором.
Но где правда? Да, я запрещала гулять после девяти в четырнадцать лет. Проверяла уроки до ночи. Требовала идеальных оценок. Но разве это — насилие? Благодаря дисциплине Настя окончила школу с золотой медалью, поступила в МГУ, устроилась в московскую фирму. Я гордилась! Мечтала, чтобы она стала уверенной, успешной. Не лезла в её выбор мужей, не упрекала, когда та развелась в первый раз. Лишь молилась, чтобы нашла счастье.
А вместо благодарности — нож в спину. В селе шепчутся: «Галина Петровна, а правда, что вы дочь истязали?». Соседи переходят на другую сторону улицы. В магазине за спиной слышу: «Смотри, это та самая…». Сердце сжимается. За что?
Муж умер, когда Насте было девять. Поднимала её одна: уроки, болезни, две работы. Спала по четыре часа, чтобы купить ей новое пальто. А теперь я — монстр.
Пыталась звонить. Умоляла: «Удали хотя бы неправду!». В ответ — молчание. Или новые посты про «травмы детства». А потом… Она сама набрала. Сквозь рыдания выдавила: муж-бизнесмен бросил с тремя детьми. Ушёл к двадцатилетней. «Мама, помоги… Мне некуда ехать…».
Трубка дрожала в руке. В ушах звенели её же слова: «Ты мне не мать!», «Ненавижу!». А теперь — «прости» и «спаси».
Что делать? Выгнать — не смогу. Внуки ведь… Но как забыть, что она monthsами топила меня в грязи? Может, потребовать публичного извинения? Или просто молча принять, зализать раны?
Я не святая. Больно. Стыдно. Страшно. Но в груди всё равно шевелится надежда: а вдруг это шанс начать сначала?
А вы… смогли бы открыть дверь той, кто разбил ваше сердце?
