«Дочь назвала меня “токсичной матерью” в блоге. Теперь я боюсь даже в магазин выйти…»
Тридцать лет я учительствовала в сельской школе под Тверью. Выпустила сотни ребят, меня уважали в посёлке. До того дня, когда всё рухнуло.
Мою дочь зовут Арина. Ей 34. Мы не разговариваем пять лет. Вернее, я пыталась — она отрезала контакт. Причины узнала случайно: соседка показала её блог. Там — истории про «детство в клетке», «мать-диктатора», «психологические травмы».
Слова обожгли: «Она душила мою свободу, критиковала каждую пятёрку. Я выросла в вечном страхе не соответствовать её стандартам». А комментарии… Чужие люди советовали «сжечь все мосты» и «засудить тиранку». Соседи шепчут за спиной: «Учительница, а ребёнка сломала. Небось, порола да голодом морила?»
Но это ложь! Да, я требовала ответственности. Запрещала гулять после девяти в четырнадцать лет — боялась, ведь посёлок наш небезопасен. Контролировала учёбу — после смерти мужа одна тянула хозяйство, уроки, работу. Разве преступление — желать, чтобы Арина вырвалась из этой глуши?
Благодаря дисциплине она получила золотую медаль, поступила в МГУ на бюджет. Работала в московской IT-компании. Я не лезла в её выбор мужей, не упрекала, когда она развелась в первый раз. Лишь молилась, чтобы нашла счастье.
А теперь я — «исчадие ада» в её блоге. Бывшие ученики избегают, в магазине перешёптываются: «Смотри, это та самая…» Даже в церкви старухи крестятся, будто я прокажённая.
Арина звонила на прошлой неделе. Сквозь рыдания рассказала: третий муж, владелец строительной фирмы, ушёл к двадцатилетней. Оставил её с двойняшками и ипотекой. «Мама… Помоги. Мне некуда ехать…»
Голос дрожал, но в ушах звенели её посты: «Мать — эмоциональный вампир. Её любовь conditional». Рука сама потянулась к кошельку — перевести деньги на билет. Но сердце сжало: как принять ту, кто годами травил моё имя в Сети?
Во мне спорят два голоса. Один шепчет: «Она твоя кровь. Внуки ни в чём не виноваты». Другой язвит: «Пусть попробует выжить без твоей «токсичности».
Поставила условие: публичное извинение в блоге. Не ради мести — ради правды. Чтобы соседи узнали: я не била, не морила голодом. Просто любила как умела — через строгость, труд, бессонные ночи у её кровати во время ангин.
Арина молчит. А я жду. Смотрю на фотографию, где она, семилетняя, обнимает нашего пса Жульку. И плачу.
Простила бы? Не знаю. Но дверь в доме не запираю — вдруг стукнет…
