Ещё летом эта лавка в сквере на Бауманской была оживлённой: школьники уплетали мороженое, спорили о кино и играх, звонко смеялись. Осенью тут собирались рабочие в заляпанных оранжевых жилетах — перекусить, потрепаться о том, кто уволился, кто женился, кто просто устал. А теперь — февраль. Серый, ледяной, безмолвный. На скамейке — ни души. Только Людмила. Закутанная в шарф, будто в кокон, спрятавшаяся от всего мира.
Ветер срывал с деревьев последние замёрзшие листья, выл в ушах, пробирался под одежду до самых костей. Но она не шевелилась. Сидела, уставясь в асфальт перед собой. Будто там, под слоями соли и снега, был ответ. Смысл. Или хотя бы передышка.
Рядом на лавке валялся пакетик из-под кефира. Завтрак, проглоченный на бегу, без вкуса, без удовольствия. До приёма у врача оставалось сорок минут. Идти не хотелось. Возвращаться домой — тем более. Да и вообще, ей некуда было идти. Она просто хотела сидеть. Чтобы никто не трогал. Не лез с расспросами. Не смотрел.
Вчера в поликлинике сказали: «Ничего страшного. Невроз. Переутомилась. Отдохните». Врач бурчал это привычно, без эмоций. Медсестра шуршала бумагами. А Люда сидела, кивала. Как всегда. Как дома, как на работе. А вышла — и поняла, что идти некуда. Она больше не чувствовала себя частью жизни. Только наблюдателем. Будто стояла по ту сторону стекла — видно всё, но потрогать нельзя.
Каждое утро начиналось с кома в горле и желания раствориться. Не умереть. А именно — исчезнуть. Стать невидимой в толпе, в вагоне метро, в школьных коридорах. Чтобы никто не спрашивал: «Где ты была?», «Почему не звонила?», «Ты чего молчишь?»
Дома — сын-подросток. Их диалоги укладывались в два слова: «Поел?» — «Угу». Муж — молчит. Молчит так, что между ними будто выросла стена. Глухая, серая, непробиваемая. Даже взгляд не проскользнёт. Они не ссорились. Просто… перестали. Будто любовь выдохлась, а на её месте осталась пустота.
Работа — бухгалтерия в обычной школе. Никто не трогает. Вроде бы плюс. Но в этой тишине хотелось кричать. В голос. До хрипоты. До боли.
Рядом кто-то опустился на скамейку. Старик. Не спросил. Просто сел. Поношенный пуховик, вязаная шапка. В руках — потрёпанная газета, замятая, как варежки после зимы. Развернул её, ворча себе под нос, словно боролся с ветром. Откашлялся:
— Сквознячок сегодня. Прямо до костей пробирает.
Люда еле заметно кивнула. Не глядя. Ветер и правда был ледяной — но дело было не в нём.
Прошло пару минут.
— А вы чего такая… — он сделал паузу, — будто не здешняя?
Она усмехнулась. Впервые за несколько дней.
— Я здесь. Просто… говорить не с кем.
— А, — кивнул он. — Понимаю. После жены у меня тоже так было. Всё вокруг есть, а никого рядом нет. Потом вроде полегчало. То ли к пёсику привык, то ли душа зачерствела. А может, научился с самим собой разговаривать. На лавочке — проще.
Люда повернула голову.
— А как давно вы одни?
— Лет восемь. Сначала считал. Потом бросил. Помню только её день рождения. Свой уже забыл.
Она разглядывала его. Обычное лицо. Морщинки у глаз. Взгляд — спокойный, тёплый. Неброский. Живой. Как старый плед — простой, но родной.
— А вы кого здесь ждёте?
Он ухмыльнулся едва заметно.
— Да никого. Тут стены не давят. А дома — давят. А здесь… воздух, народ идёт, кто кота выгуливает, кто семечки лузгает. Иногда, вот как вы, сядет кто-то. Поболтаем. Или помолчим. Это тоже разговор, если молчать правильно.
Они замолчали. Но теперь тишина не давила. Просто — сидели. Рядом. Минут десять никто не шевелился. Деревья поскрипывали, мимо пробежал какой-то паренёк, вдалеке залаял пёс. И Люда вдруг почувствовала: внутри что-то шевельнулось. Не боль. Не облегчение. Просто — жизнь. Как маленькая трещинка, незаметная, пока на неё не нажмёшь. А теперь — вот она.
— Я тут подумала, — сказала она тихо, — иногда врач не нужен. Нужен просто кто-то. Кто посидит рядом. Не лезет с вопросами. Не требует объяснений. Просто… есть.
Старик не ответил. Он просто разгладил газету на коленях, медленно, ладонью. Будто укачивал. В его молчании была не холодность — принятие.
Она так и не пошла на приём. Сидела. До самого вечера. Потом он поднялся, слегка кивнул и ушёл. Не оглядываясь. Медленно, немного сгорбившись. А она осталась.
Но уже не та.
Иногда всё, что нужно — просто кто-то. Не родной. Не навсегда. Просто человек, который сядет рядом и не даст тебе исчезнуть в своей тишине. Кто заметит, не осудит, не станет допытываться. Просто будет. Рядом.
Иногда этого — хватает.
