— Третью комнату не открывать! — рявкнула Анна Васильевна, вытирая руки о фартук. — Сколько раз повторять!
Десятилетний Ваня замер у двери, сжав ручку. В его глазах смешались обида и любопытство.
— Бабушка, ну что там? Я просто хотел посмотреть…
— Ничего особенного! Старые вещи! — Анна Васильевна бросилась к двери, захлопнула её на ключ. — Лучше иди мультики смотри или с Лешей во дворе погуляй.
Ваня вздохнул и поплёлся в зал, но бабушка заметила, как он украдкой оглянулся на запретную дверь. В груди что-то сжалось, и она сунула ключ поглубже в карман. Опять этот разговор. Каждый раз, когда внук приезжал на лето, всё повторялось.
— Мам, ну что ты его запугиваешь? — Ольга вышла из ванной, поправляя мокрые волосы. — Мальчишка, ему же интересно.
— А тебе неинтересно? — резко бросила Анна Васильевна.
Дочь замерла, рука с расчёской остановилась в воздухе.
— Мне… и так хорошо. Зачем бередить старое?
— Вот и правильно. И Ване незачем. Пусть лучше на улице бегает, а не по чужим углам шастает.
Ольга хотела возразить, но сдержалась. Она знала этот тон — спорить бесполезно. Лучше занять сына чем-то другим.
Анна Васильевна вернулась на кухню, поставила чайник. Руки дрожали, когда она доставала блюдца. Прошло двадцать лет, а сердце всё ещё сжималось, стоило только подумать о той комнате. О том, что осталось там…
После ужина Ваня улёгся на диван с телефоном, Ольга читала журнал. Анна Васильевна мыла посуду и украдкой наблюдала за внуком. Мальчик был смышлёный, подмечал всё. Слишком многое.
— Бабуля, — вдруг спросил Ваня, не отрываясь от экрана, — а почему у вас трёшка, а живёте в двух комнатах?
Тарелка со звоном упала в раковину.
— Откуда ты знаешь, что трёшка? — голос дрогнул.
— Да я ж не слепой! Дверей три: ваша спальня, зал, где я сплю, и вот та — всегда заперта.
Ольга подняла глаза, посмотрела на мать. Анна Васильевна стояла, сжав край мойки, спина напряжённая.
— Там… вещи хранятся. Скучные такие.
— А можно посмотреть? Я аккуратный!
— Нет! — резко развернулась бабушка. — И не проси больше!
Ваня вздрогнул, даже Ольга удивилась.
— Мам, что с тобой? — встала она. — Ты ведь никогда на Ваню не кричишь.
Анна Васильевна прислонилась к столу, провела ладонью по лицу.
— Прости, внучок. Устала просто… Не сердись.
Ваня кивнул, но в глазах его так и остался немой вопрос. Смышлёный мальчишка. Слишком…
Поздно вечером, когда Ваня уснул, Ольга подсела к матери на кухне.
— Может, правда пора?
— Пора что?
— Ну… разобрать ту комнату. Двадцать лет ведь уже…
— Не смей! — Анна Васильевна вскочила так резко, что стул грохнулся. — Не трогай там ничего!
— Мам, успокойся. Просто… это же ненормально. Ты сама страдаешь.
Она подняла стул, села обратно. Руки снова предательски дрожали.
— Не страдаю. Мне… так легче. Знать, что всё на месте.
— Но Ване скоро своя комната понадобится. Сколько можно его на диване держать?
— Успеется. Ещё мал…
Ольга вздохнула. Она помнила ту комнату. Как она выглядела тогда… Письменный стол у окна, книги, узкая кровать. И всюду следы жизни, оборвавшейся так внезапно.
— А помнишь, как он сердился? — вдруг тихо сказала Ольга. — Когда ты убирала у него? Кричал, мол, не трогай, у меня свой порядок!
Анна Васильевна улыбнулась сквозь слёзы.
— Помню. Сам всё делал, не лезло никому. И тарелки сам выносил — мужчина, мол, должен…
— Ему было семнадцать, мам.
— Да… А казался взрослее нас всех. Помнишь, как с отцом спорил? Целые лекции читал…
Ольга кивнула. Она помнила младшего брата — его смех, упрямство, мечты. Как собирался в институт, строил планы…
— Мне снится, будто он просто уехал, — прошептала Анна Васильевна. — Будто завтра придёт и скажет: “Мам, где ключи? Я дверь закрыл…”
— Мам…
— Знаю, глупости. Но мне легче так думать.
— Он не вернётся. И комната не вернёт его.
— А что вернёт?! — голос сорвался. — Как забыть, как он лежал в больнице? Как врачи разводили руками? Как я молилась…
Ольга молчала. Дурацкая авария… Тёмная улица, невнимательный водитель. Три дня в больнице — и не пришёл в себя.
— А помнишь, как он меня пельмени учил лепить? — вдруг сказала Анна Васильевна. — Говорил, у меня края плохо залеплены…
— Помню. А свет вечно забывал выключить.
— Да… Говорил — вернусь, зачем выключать? И я верила… Думала, женится, детей приведёт…
Они сидели молча. За окном уже стемнело.
— Ваня на него похож, — вдруг сказала Ольга.
— Да… Такой же упрямый. Глаза такие же…
— Поэтому тебе больно на него смотреть?
— Не больно. Странно… Будто время повернулось.
— А ты не думала, что Ване тоже нужна эта память? Он ведь не знает, что у него был дядя…
— Зачем ему это?
— Память — это не только горе, мам. Это и любовь. Саша был хорошим…
Анна Васильевна встала, подошла к окну. Во дворе лаял пёс.
— Боюсь, Ира. Боюсь, что если открою дверь — всё кончится.
— Разве ты не потеряла его уже тогда?
Она обернулась:
— Я… неправильно живу?
— Ты живёшь, как можешь. Но может, попробовать иначе?
Ночью Анна Васильевна лежала без сна, слушала, как сопит внук. Так же, как когда-то…
Перед рассветом она встала, тихо подошла к той двери. Достала ключ — рука дрожала.
Дверь скрипнула. Свет включился.
Пахло книгами и пылью. Всё, как тогда: стол с учебниками, плакатыАнна Васильевна села на край кровати, обняла подушку, вдохнула родной запах и впервые за двадцать лет позволила себе выплакаться без стыда и сожалений.
