Трижды я шла под венец, каждый раз стремясь стать воплощением русской жены-берегини: теперь дрожу при мысли встретить старость в пустом доме.
Мои браки рассыпались, как песочные куличики после дождя. Первый супруг, Виктор Семёнов, ушёл, хлопнув дверью: «Задушила заботой, словно медведь в берлоге. Твои пироги да окрошка — не жизнь, а сонная сказка». А я верила, что семейное счастье — в уютной избе, детском смехе да полной квашне. Осталась с близнецами — Алёнкой и Петькой — да с щемящей пустотой в груди.
Второй избранник, Сергей Волков, казался тихой гаваной. После лесопилки в Череповце я научилась глотать обиды, как горькую рябину. Но когда воспаление лёгких приковало меня к постели, он исчез тише осеннего листопада — оставив трёх ребятишек да долги за свет. Лишь позже соседка шепнула: «У твоего сокола новая кукушка завелась — моложе, без обузы».
Третий, Николай Жуков, вовсе стал крестом. Встретила его в Угличе — опустившимся, с глазами затравленного волка. Вытаскивала годами: делилась зарплатой с завода, штопала рубахи, даже в церковь водила — авось душа проснётся. А он? Словно печь непротопленная — ни тепла, ни благодарности. А недавно бросил: «Заросла щами да валенками. Тебе бы в баньке лапти сушить, а не мужика искать».
Теперь мне под пятьдесят. Стою у зеркала, в котором отражается женщина с сединой в косе и морщинами-дорожками у глаз. Трижды отдавала сердце — трижды возвращали потрёпанным, будно старый платок. Страх шепчет: «Кому ты нужна? Бабка с котомкой обид да тремя придаными?» Но где-то в глубине злится огонёк — может, ещё не конец? Ведь русские бергини не сдаются: то ли самовар растопят, то ли судьбу перехитрят. Одиночество стучит в ставни, но я крепче сжимаю подоконник — авось ветер переменится.
