28 апреля, пятница
Сегодня вечер в Москве опускался, словно холодный занавес, кромка тумана стлала над улицами, а фонари вялыми лучами бросали пятнистые тени на мокрый асфальт. Я спешил домой, мысли тяжёлые, как пакет с бумагами, и на короткой улочке между старым двором и заброшенной лавкой впервые заметил её. У входа в подъезд, у мусорного бака, сидела крошечная собачка с шерстью цвета увядшей берёзовой листьев. Она не рыщет, не лает, просто сидит, прижав уши, взгляд её как замёрзшее озеро пустой, но пронзительный. Прохожие обычно не останавливаются, но чтото в её неподвижности заставило меня замедлиться. Я почувствовал лёгкую дрожь в груди, как будто ктото шепчет: «Не проходи мимо». Смахнув ощущение, как назойливого комара, я пошёл дальше, оставив её в растущих сумерках.
29 апреля, суббота
Возвратился тем же путем, и дождь уже превратил переулок в холодный туннель. Маленькая собачка, назову её Злата имя, редкое, почти забытое, но красивое, как первая весна, сидела на своём месте. На этот раз я увидел, как её тонкая спина изогнулась, а рядом лежал промокший чёрный мешок для мусора, покрытый грязью. Злата не просто сидела она охраняла этот мешок, время от времени обходит его медленным кругом, глаза будто впились в него. Когда я попытался подойти, она не зарычала, не отодвинулась, лишь подняла голову, и наши взгляды встретились. В её глазах не было ни страха, ни агрессии, лишь немой вопрос, тяжёлый, как первый снег.
Я остановился, ощущая, как по коже пробегают мурашки. Что же скрывается в этом мрачном мешке? «Что там у тебя?» прошептал я сам себе. Злата лишь прижалась к своему месту, взгляд не отводя от мешка. Минуту а может и вечность мы держали такой молчаливый диалог, пока она внезапно не вскочила в тень и не исчезла. Я стоял один, под холодным дождём, с камнем на душе, не решаясь открыть чёрный пакет. Что, если внутри чтото страшное? Что, если это то, чего я боюсь? Я отступил, пытаясь уверить себя: «Не моё дело, у каждого свои проблемы». Но ночь была длинной, и в своих снах я всё видел ту собачку, мешок и её безмолвный вопрос, будто они стали частью меня.
1 мая, воскресенье
Сон не давал мне покоя. Я просыпался в кровати, а перед глазами возникал образ Златы, стоящей у мусорного бака, и темного мешка, в котором таилось нечто неизвестное. Чувствовал себя трусом, предателем, тем, кто прошёл мимо чужой беды из страха. На работе цифры в отчётах сливались в одну неясную массу, а голоса коллег звучали как отдалённый гул. Всё моё сознание тянуло меня назад, в тот переулок, под осенний дождь.
2 мая, понедельник
Собрался с духом и решил, что больше не могу убегать. Выбравшись из офиса, я надел тёплую куртку и положил в карман небольшой, но яркий фонарик. Дождь снова лил, и город окутывался серой дымкой. Переулок встретил меня глухим шёпотом ветра. На своём месте, как статуя, сидела Злата, почти сгорбившись, а рядом лежал тот самый чёрный мешок. Я подходил к нему медленно, сердце стучало в груди, будто пытаясь выбраться наружу. «Привет, девочка», прошептал я, голос дрожал. Я светом фонарика осветил мешок, увидел тугой, мокрый узел. Руки слегка дрожали, но я начал распутывать его, чувствуя, как пальцы скользят по холодному канату, пока он не поддался тихим щелчком.
Тогда изнутри донёсся слабый писк, как крик новорождённого птенца. Я замер, кровь отлила от лица. С резким движением я разрезал мешок, и внутри, на мокром дне, лежали два крошечных щенка. Они были слепыми, шерсть их влажна и грязна, но дыхание их было живым. Я осторожно поднял одного, чутьчуть поместивший на ладонь, а потом и второго, прижав их к груди, пытаясь согреть своим телом. Их крошечные сердца колотились в такт моему, будто они слышали мой стон.
В тот миг позади меня послышался короткий, почти беззвучный «гав». Я обернулся рядом стояла Злата, её рыжая шерсть блестела от дождя. Она не бросалась к щенкам, а лишь смотрела на меня. В её глазах я прочитал весь тот ужас, который я пережил, и благодарность, что я всё же пришёл. Я понял: спасать её значит спасать и её малышей. «Всё хорошо», прошептал я, и голос мой дрожал. «Идём со мной».
Мы пошли к моей квартире в старом доме на Тверской. Я подготовил из старых полотенец тёплое гнездо в самой уютной комнате, накидал там щенков и дал им молоко из пипетки. Матьсобака лёгла рядом, голова уперлась в лапы, её взгляд успокоился. Её хвост, слегка поднятый, слегка постучал по полу, будто просил разрешения остаться. Я назвал малышей Искра и Счастье, а их маму Надежда, потому что в тот дождливый вечер я нашёл не просто бездомных существ, а живой огонь надежды, который не гаснет даже под проливным дождём. Теперь в моей квартире живёт свет, согревающий холодные углы души, и я понял, что самая ценная находка в жизни не вещь, а живой человек, или в данном случае живое существо, которое учит любить.
Записал всё в дневник, чтобы не забыть, как важно открыть сердце, даже когда вокруг шумят громкие улицы Москвы и стучат дождевые капли по окнам.
