— А ты уверена, что ребёнку не повредит, если ты будешь есть свёклу? — спросила свекровь, помешивая борщ.
— Мам, она уже третий день его варит, — вздохнул Игорь. — Можно, я просто доем и пойду на работу?
— Этот борщ — целебный! — свекровь подняла ложку. — А твоя мать солит, будто на фронте. Такой ребёнку точно вреден!
— Простите, я троих вырастила, — спокойно ответила Галина Петровна, мать Ольги, доставая из холодильника кастрюлю. — Все живы. А этот борщ — с фасолью. Белок!
— Свекровь, фасоль — тяжёлая пища! Мы не в колхозе!
— А у нас не в клинике! — огрызнулась Галина Петровна.
Ольга сидела на табуретке, обнимая живот и мечтая, чтобы кто-нибудь выключил этот спор. Беременность подходила к седьмому месяцу, и раньше она думала, что главное — чтобы не тошнило. Теперь понимала: главное — сохранить разум между двумя женщинами, каждая из которых знает, «как лучше».
Свекровь переехала сразу, как узнала о беременности. «Внук! Первый! В вашей хрущёвке тесно, а я помогу». Мать Ольги — через неделю: «Ты у меня одна, я всё брошу и приеду». Так в двухкомнатной квартире оказалось три хозяйки.
— Я беременна, а не при смерти, — прошептала Ольга мужу поздно вечером.
— Знаю. Потерпи. Мама уедет после родов.
— А моя?
— А твоя… может, тоже. Может, они подружатся?
Они не подружились. Они начали соревноваться.
Сначала — в уборке. Утром мать мыла пол, к обеду свекровь перемывала — «из-за сквозняка, пыли, микробов». Потом — в покупках. Распашонок оказалось три комплекта — на 56, 62 и 74 размер. Все голубые. Хотя пол ребёнка ещё не знали.
Но главной битвой стало кресло-качалка.
— Я его выбрала! — заявила свекровь.
— А я купила! — парировала Галина Петровна.
— Я первая о нём заговорила!
— А я первая занесла!
— Оно будет в моей комнате, — твёрдо сказала свекровь.
— С чего вдруг?! — возмутилась Галина Петровна. — Ольга будет кормить в кресле. Пусть стоит у неё.
— Я, вообще-то, планировала в нём спать с малышом, — тихо вставила Ольга.
— Зачем тебе? Ты устанешь! Пусть спит со мной! — воскликнула свекровь.
— Или со мной! — не уступала мать.
— А я, простите, где?! — не выдержал Игорь. — Я ведь отец!
— Ты можешь спать на кухне. Там раскладушка, — хором ответили обе.
На следующий день кресло исчезло. Его не было ни у Ольги, ни у свекрови, ни у Галины Петровны.
— Где кресло? — спросила Ольга.
— Переехало, — отрезала свекровь.
— Спрятано, — прошипела мать.
Война достигла пика. На кухне теперь царила тишина. Ледяная. С тяжёлыми взглядами. Игорь задерживался на работе. Ольга ела творог в ванной.
— Хватит, — сказала она вечером. — Это мой ребёнок. Моя жизнь. Я не просила этих «подвигов».
— Ну… они хотят помочь, — мямлил Игорь.
— Они хотят властвовать. А ты молчишь. Потому что привык. А я — нет.
В ту ночь Ольга не спала. Утром, не позавтракав, пошла по объявлениям. К вечеру вернулась с ключами.
— Это что? — спросил Игорь.
— Снимаем квартиру. Двушку. Светлую. Договор подписала.
— Ольга…
— Я не ухожу от тебя. Я ухожу к себе. Если хочешь — поехали вместе. Если нет — увидимся в роддоме.
Он молчал.
Через час она вышла с чемоданом. У подъезда стояло кресло-качалка. С вязаным пледом, подушкой с мишками. Ольга улыбнулась. Позвонила в «Добрые руки». Через час кресла не было.
Новая квартира пахла свежестью. Ольга разложила вещи, поставила кремы, заварила чай. Включила музыку. Впервые за месяцы — просто легла на диван.
Через три дня пришёл Игорь. С рюкзаком.
— Там невыносимо. Они не разговаривают. Ужин — как поминки.
— А здесь?
— Здесь — можно жить. Я понял. Ты — не только мать. Ты — человек.
Мальчик родился в августе. Вечером. Без кресла, но с любовью. Свекровь и Галина Петровна приезжали по графику. С борщами — но в контейнерах.
— Мы поняли, — сказала свекровь. — Кресло не спасло.
— Главное — не трясти нервами, — вздохнула Галина Петровна.
А Ольга держала сына и думала: борщей может быть много. А место в жизни — одно. И оно — её.
Через две недели она надела джинсы. Они были свободнее, но главное — это не халат.
— Кажется, я снова человек, — сказала она Игорю. Он кормил сына из бутылочки, будто делал это всегда.
— Ты всегда человек. Даже в халате.
— Спасибо. Ты тоже ничего, даже в футболке с пятном от каши.
Смех. Лёгкий. Настоящий. Какого не было в той квартире с тремя борщами.
Жизнь наладилась. Утро — кормление, сон, прогулка. Днём — душ, кофе, если повезёт — полчаса на себя. Игорь взял отпуск, и это было спасением.
— Пап, смотри! Я умею переодевать, качать, даже петь под «Чунга-чангу». Это вклад, да? — он гордо смотрел на Ольгу.
— Огромный. Ты лучший.
Но скоро настал день, которого она боялась.
— Оленька, мы хотели приехать. Внука повидать. Я — в пятницу, твоя мама — в субботу. Договорились.
Ольга вздохнула. Внутри ёкнуло — как тогда, на кухне, при словах «у нас так не принято».
— По часу. Сначала одна, потом другая. Без еды, без борща. Только внук. Без оценок. Условия такие. Идёт?
На том конце молчание.
— Идёт, — первой сказала свекровь.
В пятницу Ольга открыла дверь. Лидия Семёновна стояла с цветами, сдержанной улыбкой и… пустыми руками.
— Без борща. СловТеперь, когда за окном падали первые снежинки, Ольга смотрела, как её сын смеётся в объятиях бабушек, и понимала — мир в их семье наступил не тогда, когда кресло исчезло, а когда все научились уступать его друг другу.
