Обида длиною в 30 лет
Вот представь, мы с моей свекровью, Лидией Петровной, вообще не разговариваем уже три десятилетия. Всё началось с нашей свадьбы с Сергеем — она подарила нам мешок гречки и набор старых, потертых тарелок. Я тогда была молоденькая, влюблённая, вся в розовых очках, а этот «подарок» восприняла как пощёчину. А теперь Сергей, мой муж, упрашивает меня ухаживать за ней, потому что она слегла. «Наташа, — говорит, — это же моя мама, ей некому помочь». А я смотрю на него и думаю: «Не хочу я видеть твою мать, Серёж. После всего, что было, я не обязана». Но внутри бардак — с одной стороны, старая злость, с другой — мысли, а вдруг пора уже закрыть эту главу.
Тридцать лет назад, когда мы с Сергеем расписывались, я была на крыле от счастья. Денег — кот наплакал, но любовь казалась важнее. Свадьбу гуляли в маленьком кафе, но мы с родителями сделали всё, чтобы было душевно. Мои мама с папой дали нам денег на новую стенку, друзья купили сервиз, а Лидия Петровна… Вручила нам этот несчастный мешок гречки и тарелки, которые, похоже, ещё при царе Горохе купили. «На первое время», — сказала она так, будто это не гречка, а шуба из соболя. Я еле сдержалась, чтобы не расплакаться. Мне было не из-за подарка обидно, а потому что сразу поняла: она меня в семью не приняла. Как будто я для неё — случайный человек, которого даже нормальным подарком не стоит удостаивать.
Сергей тогда только отмахнулся: «Наташ, не загоняйся, мама у нас своеобразная». Но я не смогла это забыть. Лидия Петровна с самого начала давала понять, что я ей не угодила. Вечно придиралась: «Наташа, ты что, щи без капусты варишь? В нашей семье так не готовят», — ворчала она, заглядывая в мои кастрюли. Каждый её визит — стресс, будто на допрос попала. А после того «подарка» я просто перестала с ней контактировать. Сказала Сергею: «Или она нас оставляет в покое, или я её не хочу видеть». Он выбрал меня, и мы договорились, что Лидия Петровна будет приходить только к нему, без меня. Так и жили — тридцать лет без единого звонка.
За эти годы мы с Сергеем встали на ноги. Вырастили сына и дочь, купили квартиру, потом дачу. Я крутилась как белка в колесе: работа, дом, дети. А Лидия Петровна жила своей жизнью — в своей хрущёвке, с подругами, с огородиком. Сергей ей помогал — то ремонт сделает, то продукты привезёт. Я в это не лезла, и меня всё устраивало. Никаких угрызений совести — сама выбрала меня игнорировать, теперь пеняй на себя. Но месяц назад всё перевернулось.
Сергей пришёл домой хмурый, как туча. «Наташ, — говорит, — маме плохо. Инсульт, почти не двигается. Нужен уход». Я вздохнула, но когда он добавил: «Хочу, чтобы она переехала к нам, и прошу тебя ей помогать», у меня аж дыхание перехватило. Помогать? Ей? Женщине, которая тридцать лет назад на свадьбе меня унизила? Которая ни разу не извинилась, даже слова доброго не сказала? Я на него уставилась: «Ты в своём уме? После всего, что она вытворяла, я должна ей постель перестилать?» Он стал объяснять про долг, про то, что она старая и одна. А я? Разве у меня нет права на свою гордость?
Ругались до рассвета. Сергей твердил, что мать у него одна, а я пыталась втолковать, что не могу взять и стереть тридцать лет обид. «Ты помнишь, как она меня при всех «неряхой» обозвала? Как гречку мне подарила, будто я с улицы? — кричала я. — А теперь я должна её в гостиной принимать?» Сергей только головой качал: «Наташ, это было давно. Сейчас ей плохо». Но для меня это не «давно». Это как заноза — болит, даже если не трогать.
Поговорила с дочкой, думала, она меня поймёт. А она: «Мам, ты права, но бабушке ведь реально тяжело. Может, попробовать простить?» Легко сказать. Я не злопамятная, просто не хочу каждый день видеть человека, который меня всю жизнь игнорировал. Я предложила Сергею нанять сиделку или снять ей комнату в хорошем пансионате — у нас есть средства. Но он упёрся: «Мама не должна у чужих людей доживать». Значит, я — чужая? Почему мои чувства вообще никто не учитывает?
Теперь я как в ловушке. Вижу, как Сергею тяжело, не хочу его ломать. Но и сил нет переступать через себя ради женщины, которая меня всегда считала недостойной. Даже думала: а может, согласиться, если она извинится? Но потом поняла — какое уж там извинение, она же еле шевелится. Давить на больного человека — не в моих правилах.
Пока решила просто взять паузу. Сказала Сергею: «Мне надо время». Он промолчал, но я вижу — обиделся. А я… просто устала. Устала таскать эту обиду, устала чувствовать себя виноватой. Может, я и правда слишком долго злилась? Но как стереть тридцать лет, когда тебя даже за человека не считали? Не знаю, что делать. Может, время рассудит. А пока пытаюсь не сломаться — ради Сергея, ради нашей семьи. Но одно ясно точно: Лидия Петровна не переступит порог нашего дома, пока я сама не буду готова. Если это вообще когда-нибудь случится.
