Трижды я шла под венец, и всякий раз старалась стать безупречной женой — теперь дрожу при мысли встретить старость в пустоте.
Трижды я связывала жизнь семейными узами, отдавая всю душу, чтобы быть идеальной супругой — терпеливой, самоотверженной, живущей ради других. Но трижды мечты о счастье рассыпались, как песок, и теперь гложет страх: а что, если последние годы пройдут под свист одиночества?
Первый муж, Владимир, ушёл, бросив: «Задушила своей опекой». Надоели моя любовь, дети, бесконечные хлопоты. «Ты — как серая стена, — сказал он, — кроме щей да стирки, в тебе ничего нет». Тогда я верила, что женское счастье — в служении: быть хранительницей очага, жить для семьи. Не смогла удержать. Осталась с двумя малышами — сломленная, будто выжатый лимон.
Второй муж, Геннадий, появился, когда я ещё надеялась на чудо. Училась быть мудрее: молчала, когда хотелось кричать, прощала то, что другим не спустила бы. Но судьба снова ударила: долги, каторжная работа, а потом — болезнь. Не смертельная, но требующая заботы. Именно тогда он показал истинное лицо. Не кричал, не спорил — просто собрал чемодан и ушёл к молодой. «Больная баба да дети — кому такой груз?» — видимо, решил. Исчез, как прошлогодний снег, оставив меня тонуть в проблемах.
Третий, Аркадий, стал испытанием. Встретились мы в глухом городке под Пермью. Он тогда был пустым местом — опустившийся, без целей. Я вытащила его из трясины: делилась деньгами, вдохновляла, как умела. Тащила его вперёд, как лошадь возит непосильный воз, не жалея сил. Он же не сказал даже «спасибо». Утешала себя: мужчина должен чувствовать силу — моя роль поддерживать. А в прошлом месяце он окинул меня взглядом и выдал: «Обрюзгла. Старая клуша».
Ему на пять лет меньше, но он мнит себя мальчишкой, а меня — дряхлой развалиной. Это говорит тот, кого я годами кормила с ложки! Внутри всё вскипело. Перестала давать деньги — он взвыл: «Жадюга!», припомнил каждую мою морщину. Слова жгли, но дали прозрение: не стану больше жить для того, кто плевал в мою душу.
Стою сейчас на перекрёстке, за сорок пять, с пустым сердцем и пеплом вместо надежд. Столько лет вкладывала в этих мужчин — а взамен? Тишина. Страшно подумать: кому я нужна? Ведь седых женщин словно не замечают — или мне лишь кажется? Эти мысли гложут, как февральская стужа, и ответа нет. Трижды обжигалась — теперь даже звонок в дверь заставляет вздрогнуть: не одиночество ли стучится? Неужели всё кончено? Неужели мне суждено доживать в тишине опустевшей квартиры?
