Людмила собиралась в санаторий. Пенсионерка, старший сын Денис купил ей путёвку и заявил:
— Мам, тебе надо отдохнуть. Вид у тебя не ахти, раньше и свежее была, и спокойнее. Не переживай за отца, проживёт без тебя. Он тебя не ценит, я вижу. Теперь-то понял — живёт только для себя. Особенно после того, как мы с Витькой съехали. Кстати, он со мной согласен.
— Ой, Дениска, как же ты прав. А я-то думала, вы, мои сыновья, ничего не замечаете. Спасибо, родной. Конечно поеду, когда ещё такой случай выпадет, — улыбалась она, гладя сына по плечу.
— Да когда захочешь, тогда и поедем. Витька обещал в следующий раз путёвку оплатить, — усмехнулся Денис.
— Какие же вы у меня золотые! Лучше всех на свете! — обняла его Людмила, чмокнув в щёку.
— Мам, ну а ты у нас — само совершенство. Знай, мы с Витькой всегда за тебя. Кому ещё тебе надеяться? Только на нас, — похлопал он её по спине. — Ладно, мне пора, отца ждать не буду — времени в обрез, ещё Ваньку из садика забирать. Отцу передавай привет.
Людмила с Николаем жили в посёлке в своём доме. Поженились когда-то по любви, вырастили двух сыновей, выпустили в жизнь. Теперь жили вдвоём, но Николай как-то незаметно стал другим.
Людмила на пенсии уже два года, Николай ещё работал. Свободного времени прибавилось — раньше то работа, то хозяйство: поросёнка держали, кур. Николай давно не помогал — придёт, поест и на диван. Разве что гвоздь иногда забьёт.
Перед отъездом Людмила заехала в город, купила два платья да блузку. Всё-таки в санаторий — не в рваных же ехать. Примеривала перед зеркалом, а муж косился и бурчал:
— Вертишься, как курица на сковородке. Кому ты там сдалась?
— Не суди по себе. Я не для чужих глаз наряжаюсь, а для приличия.
— Ну да, «для приличия». Деревенская ты и есть, куда тебе до городских.
— Зато ты у нас метрополитеновский. И зачем тогда на деревенской женился?
— Молодой был, глупый, — процедил он, явно желая уколоть.
Но Людмила привыкла к его колкостям. Николай с годами стал ворчливым, всем недовольным — не только женой, но и целым белым светом. Правда, на красивых женщин заглядывался исправно. Жена догадывалась о его похождениях, но не следила — не в её правилах.
— Мужик, если захочет гулять, хоть верёвки вей — не удержишь.
Всё же его слова про «курицу на сковородке» задели. Убрала вещи в шкаф, ушла на кухню — дела отвлекали.
Людмила и сейчас была миловидной. В молодости — красавица, сейчас — солидная, благородная. Никаких салонов — считала себя «пенсионеркой», а со стороны — ещё очень ничего.
Николай же, когда-то статный, теперь — обрюзгший и вечно уставший. Готовя ужин, Людмила думала:
«Чужие стали. Деньги мне перестал давать, а я ему и еду, и стираю, и убираю. Даже не замечает меня — будто шкаф. А ведь я женщина…» Вышла во двор — поросёнка покормить.
Николай и правда был таков. Жену — ни в грош, зато на стороне ухаживал, флиртовал, изменял — и хоть бы что.
— Людка, твой Колька опять в городе шляется, у него там зазноба, — шептала соседка Галя.
— Ты откуда знаешь? Под кроватью лежала?
— Я-то нет, но на работе все видят. Приезжала какая-то Ольга с проверкой, а твой вокруг неё петушился, потом в кафе поволок. Бабы говорят, теперь часто отпрашивается…
— Ну и пусть, — отмахнулась Людмила, хотя внутри всё кипело.
— Да ты железная! Я бы ему…
Было больно. Но ещё больнее — слышать оскорбления от мужа, с которым столько лет прожили.
В санатории Людмила быстро освоилась. Подружилась с соседками, ходила на процедуры, наслаждалась покоем.
«Как же здесь хорошо. Даже про Николая не вспоминаю — будто отключилась».
На третий день к ней подошёл симпатичный мужчина.
— Добрый вечер. Меня зовут Артём, а вас?
— Людмила, — улыбнулась она.
С тех пор гуляли по вечерам. Он рассказывал:
— Один живу уже пять лет. Жена болела, ухаживал, но не вытянул. Дочь далеко, редко видимся.
Потом и она выговорилась. Артём слушал так, что хотелось плакать — но от облегчения. Они сблизились, ей не хотелось расставаться.
Она заметила, что он влюбился. Ей нравилось, как он смотрел — тёпло, восхищённо.
— Людочка, как ты хороша. Стройная, глаза горят — не нагляжусь, — признавался он.
А она и правда расцвела. Муж внушил, что она «старая», а рядом с Артёмом почувствовала себя вновь молодой.
Он вёл себя благородно, но в последний день признался:
— После жены ты — первая, кого полюбил. Разводись с мужем. Давай обменяемся номерами — буду звонить.
Расстались тяжело. Дома её встретили сыновья — обрадовались, увидев, как она похорошела. Николай же хмурился — видно, без жены есть было нечего.
Артём звонил каждый день. Людмила говорила украдкой, пока однажды вечером муж не вошёл к ней в комнату. Стоял, понурый, потом опустился на колени.
— Людк… я знаю, что у тебя кто-то есть. Слышал… Не отдам тебя никому. Ты — моя жена. Люблю тебя… Прости дурака. Думал, хоть приревнуешь, а тебе всё равно…
Она молчала. А он прижался к её коленям, будто мальчишка.
«Неужели ему было обидно?»
Позже она позвонила Артёму:
— Прости, больше не звони.
Видно, первая жена — от Бога. Прощает. И живёт дальше.
Теперь они с Николаем ездят в санаторий вместе. Он наконец понял, что мог потерять её — и одумался. А она… она просто любит его.
